– Знала, да, – задумчиво сказала Вероника. – Он был нашим соседом по старой квартире. Ты не помнишь. Мы переехали, когда тебе был год. То есть он расселил всю нашу коммуналку, мы и переехали-то только потому, что он нашел нам эту квартиру! А месяца два назад я его в троллейбусе встретила, он про тебя расспрашивал, такой смешной старик! Я ему рассказала, что ты уже вырос, институт давно окончил и у нас работаешь, в музее. Все рассказала, в общем.
Она опустилась на диван и потерла лицо.
– Мам, – жалобно сказал Федор, – хочешь, я тебе воду в ванну напущу?
Она посмотрела на него и улыбнулась:
– Хочу.
А он все ждал упреков! Слез, истерики, ну хоть чего-нибудь в этом духе, чтобы он снова смог пожалеть себя и воскликнуть: «Никто меня не понимает!»
– А как ты вазу разбила? Она так высоко стояла! Как ты умудрилась достать до нее?
– Это не я. Приходили какие-то люди, пугали меня и разбили вазу. Говорили, что убьют, если ты не принесешь им деньги.
Федор изменился в лице.
Он изменился совершенно явственно – было одно лицо, а стало другое.
Он стиснул кулаки, присел на корточки и положил кулаки на диван.
– Мам… они тебя… избили?..
И с ужасом понял, что, если она сейчас скажет «да», он просто пойдет, отыщет подонков и убьет их. И вопрос о том, как спасти свою шкуру, не будет его интересовать
Никогда.
Он понял, что есть вещи, из-за которых он способен убить. Из-за которых меняется жизнь. После которых нельзя хныкать и жалеть себя.
Теперь все зависело только от ее ответа.
– Нет, Федь, – сказала мать, рассматривая его. – Пугали только сильно. Вот, вазу разбили.
Он расслабился, и стиснутые кулаки разжались на диванном покрывале.
– Мама, я разберусь со всем этим дерьмом. Ты мне веришь?
Она покивала.
– Вот и хорошо. Пойду воду открою.
И еще он вдруг понял, что в эти несколько минут разговора они были близки, как не были близки лет десять. Или больше.
Вероника едва успела выскочить из ванной, когда в дверь позвонили. Они оба кинулись открывать и столкнулись в прихожей.
Сердце у Вероники колотилось в горле.
– Федя, я сама открою!
– Нет, мама, пусти.
Она все стояла в дверях.
– Мам, пусти меня! Да что ты застыла-то?!
И она отступила. Отступила, но не ушла, выглядывала у него из-за плеча, готовая кинуться и сражаться за него, кто бы ни пришел: милиция, бандиты или из ЖЭКа.
– Доброе утро, – поздоровался Олег Петрович. – Надеюсь, за ночь ты больше ничего ни у кого не украл?
– Это что? – спросил Федор, пропуская его в квартиру. – Шутка такая, да?
– Да.
Следом ввалился Гена с громадной спортивной сумкой в руках.
Как только Федор увидел эту сумку, у него в голове как будто зажегся свет, и все стало ясно и понятно.
Они приехали и привезли коллекцию. Они на самом деле те, за кого себя выдают, а вовсе не прикидываются добренькими, чтобы заманить его еще в какую-нибудь ловушку, которая окажется страшнее всех предыдущих! Ночью, в бешенстве и тревоге за мать, он позабыл о них, а утром, когда рассказывал ей, вспомнил и больше уже не забывал ни на минуту.
Он ничего про них не знает. Им ничего не стоит обвести его вокруг пальца. Зачем им такой геморрой – возвращать коллекцию, валандаться с ним?! Они получили то, что хотели, и теперь им не может быть до него дела.
Но Олег Петрович сказал – я приеду.
Скорее всего, он тоже может обмануть, и тогда все усложнится в миллион раз. Если нынешним утром Федор чувствовал в себе силы противостоять каким-то там подонкам, то бороться с Олегом Петровичем глупо и бессмысленно, это он понял, как только его увидел вчера.
Эта мысль точила его, и, пока мать была в ванной, он несколько раз подходил к окну с ободранной калькой и смотрел вниз, но машины, похожей на подводную лодку, не было у них во дворе.
