в одной из газет, которую отец купил, когда вышел в отставку. Он считал, что, если я хочу быть журналистом, значит, у меня должна быть собственная газета. Собственная в прямом смысле слова. Очень скоро я понял, что никаким журналистом я никогда не буду. Империя требовала и требует неусыпного контроля и наблюдения…
– Ты император? – спросила Александра, рассматривая лед в своем стакане. Она была уверена, что если случайно оторвет взгляд от стакана и посмотрит на Филиппа, то непременно упадет в обморок.
– В некотором роде, – сказал Филипп. – В нашей собственности нефтяные и алмазные прииски, отели, банки и даже один автомобильный завод. Да, еще газета, журнал и два телеканала. Не очень большие, но вполне приличные. Я приехал в Москву неофициально для того, чтобы спокойно изучить обстановку, понять, смогу ли я работать на русском рынке, заручиться поддержкой в правительственных кругах. То есть купить того, кто мне нужен, и потихоньку начинать внедрение, если я приду к выводу, что оно будет… продуктивным. Я стараюсь всегда проверять выводы своих экспертов… Павлика я знаю давно. Действительно, он когда-то работал в Сорбонне. То, что его вынесло в теперешнее положение, очень мне помогло. Я обещал ему денег на очередные выборы, а он обещал мне очень выгодные контракты. Когда на лестнице тебя ранил тот придурок, Павлик быстро провел расследование и выяснил, что это попытка удалить из Москвы меня, а вовсе не прикончить тебя. Естественно, даже приехав неофициально, я многим мешал. Кому нужен французский денежный мешок, обещающий поддержку одной стороне и тем самым ослабляющий другую? По логике вещей, я должен был бы схватить тебя в охапку и улететь первым же рейсом. Недаром и ранили тебя так странно. Я должен был увезти тебя в Париж, лечить в лучших клиниках, устраивать к косметологам и так далее… Я ничего этого не сделал, остался в Москве, потому что мне обязательно нужно было выяснить, что именно ты скрываешь. Я выяснил, постарался обеспечить безопасность твоим друзьям и увез тебя. Вот и все.
– Все? – переспросила Александра подозрительно тихим голосом. – Что значит – все? Зачем ты врал? Почему не сказал сразу, что я не гожусь тебе в жены? Почему ты морочил мне голову и притворялся, что ничего не знаешь о моих делах, когда ты знал все с самого начала? Зачем ты привез меня сюда, император хренов, если знал, что здесь тебе придется все мне рассказать и отправить обратно в Москву? А?!
– Алекс. – Филипп старался говорить как можно убедительнее. – Я ничего не рассказывал тебе потому, что мне не хотелось объяснять все это почти постороннему человеку, каким ты была тогда. И еще… пусть это очень глупо, но я хотел пожить с тобой, как все нормальные люди. И понять, почему все-таки ты сделала мне предложение.
– Мне кажется, уже тогда, у Вики, я влюбилась в тебя! – задыхаясь от злости, проговорила Александра. – Помнишь, когда ты так откровенно не клюнул на ее красотку подругу.
– Я не мог этого знать, – задумчиво сказал Филипп. – Ты никогда мне не говорила. У меня есть збмок. В него мы сейчас и едем. Есть квартира на Елисейских Полях, в ней я обычно живу на неделе, чтобы не мотаться каждый день за город. Вертолет я не люблю, а на улицах всегда пробки. Моя мать участвует во всех без исключения благотворительных мероприятиях и этим живет. Мой сын ненавидит меня за то, что я не разрешаю ему делать то, что он хочет.
– А что он хочет? – спросила Александра и поставила бокал на столик – она боялась выронить его из дрожащих рук.
– Например, обойти на яхте вокруг света, – криво усмехнувшись, сказал Филипп.
– Сколько ему лет, твоему сыну? – спросила Александра, сосредоточенно сдвинув брови.
– Двадцать, – ответил Филипп. – Его мать была моей подружкой в университете, я женился на ней, когда она забеременела. Ален родился, и через несколько недель она умерла от передозировки наркотиков. Мы все тогда кололись, и она тоже. Во время беременности она держалась потому, что за ней все время кто-нибудь приглядывал – или я, или кто-то из моих близких. Но мой сын почему-то уверен, что это я убил ее, потому что она не соответствовала мне по положению и происхождению.
– А она не соответствовала? – спросила Александра.
– Нет, – покачал головой Филипп.
– Значит, император то и дело женится на простолюдинках, – подвела итог Александра. – Филипп, первым же рейсом я лечу в Москву. Скажи своим обезьянам, пусть отвезут меня в аэропорт.
Вцепившись мертвой хваткой в пальцы мужа, Александра ослепительно улыбалась. На приемах она всегда чувствовала себя неуклюжей дылдой и только рядом с Филиппом обретала уверенность. Стоило ему отвернуться или – хуже того! – отойти, как она тут же терялась, приходила в смятение и забивалась в какой-нибудь угол. Светской женщиной она так и не стала.
Филипп знал это, и это его забавляло.
Остановив официанта, он ловко выдернул у Александры свою руку и взял с подноса два бокала с шампанским.
– Постарайся сегодня не напиться, – проговорил он ей на ухо, и она неожиданно фыркнула прямо в бокал, забрызгав вином его смокинг.
Филипп засмеялся, радуясь тому, что он так хорошо ее знает, что ему так нравится ее смущать, что дома она будет обзывать его бесчувственной скотиной – раз он таскает ее на приемы специально для того, чтобы продемонстрировать всем, какая она идиотка.
Изящным движением Александра достала из ридикюля свой носовой платок и обмахнула лацканы смокинга. Кончик носа у нее вздрагивал, как у кролика.
– Ты самая красивая женщина в этом зале, – негромко сказал Филипп.
– Ты необъективен, – с застывшей улыбкой ответила она, пряча платок.
Он молчал, и Александра взглянула ему в лицо.
Он смотрел на нее с такой осязаемой нежностью, что она едва удержалась, чтобы не поцеловать его руку, в которую опять вцепилась, как в спасательный круг.
– Ты самая лучшая на свете, – повторил он. – И не смей комплексовать.
– На мне эти чертовы каблуки, – пожаловалась она, наверное, в тридцатый раз за этот только что начавшийся вечер.
