же, а времени уйдет в три раза больше.
Времени и нервов.
И еще ему нужно выяснить, где был Веник вчера утром, не ездил ли, часом, за город, на дачку Тимофея Кольцова?..
– Вчера у одного брокера день рождения был, – продолжал Веник, отворачиваясь от яичницы, как от пыточного стола, – ему из Еревана коньячишко переслали. Ну, мы выпили. Еще вина выпили. А потом в баре водкой догнались. Жалко, что ты не сообразил про пиво.
– Ты же говорил, что вы в пятницу на работе... выпили. А вчера была суббота. Или теперь биржа и по субботам работает?
– Биржа по субботам не работает, – отрезал Веник, начиная раздражаться, – в пятницу мы на работе пили, а в субботу здесь. У меня.
– Здесь? – поразился Данилов.
Он полчаса искал более или менее чистую табуретку, чтобы на нее сесть. Он представить себе не мог, что можно принимать гостей в квартире, охваченной ремонтом, как войной. Что за радость принимать гостей в такой квартире? Пить коньяк в запахе краски и на известковых кляксах? Переставлять стремянку и придерживать ее рукой, чтобы не упала, прежде чем открыть дверь в туалет?
– У меня, может, и не шикарно, – начал Веник, – но зато я один! Никто над душой стоять не будет, замечаний делать тоже, рожу кривить, поучать! Что хочу, то и ворочу! И, между прочим, мужики ко мне с удовольствием!.. Только чтоб от своих дур хоть на день отвязаться!..
– А где Ася? И Павлик?
– А нигде! Съехали! И черт с ними!..
Данилов достал сигарету из собственной пачки.
– Куда съехали? Ты что? Поссорился с Асей?
– Я с ней развожусь! – брякнул Веник и посмотрел с жалобной гордостью. – Достала она меня, зараза!.. Ну вот совсем достала!.. Не могу больше! Я из-за нее ничего не могу! Вся жизнь пройдет, пока я тут с ними!.. Хватит. Все. Алименты буду платить, пока Пашка маленький, а потом вырастет, все поймет.
– Ну конечно, – согласился Данилов, – это ты, Веник, здорово придумал.
В общих чертах он знал, чем Ася могла не угодить своему воинственному мужу. Наверное, денег просила. С работы, наверное, ждала – так, чтобы не каждый вечер к полуночи. К Павлику в школу небось отправляла – пойди, пойди, поговори, ты же отец, а у него опять двойка по математике! По субботам с ребенком в цирк или на родительские шесть соток – копать, поливать, пилить. Армянский коньяк, наверное, не слишком уважала, особенно когда с водкой.
Теперь она уехала, и Веник то ли празднует освобождение, то ли заливает горе. Совсем плохи дела.
– Куда она поехала? К маме?
– Провались она пропадом, эта мама! Я ее ненавижу! Она про меня, знаешь, что Пашке говорит?..
– Нет, – перебил его Данилов, – не знаю и знать не хочу. И тебе вникать тоже не советую. Давно она уехала?
Зачем он спрашивает? Чтобы оттянуть разговор о главном для Веника?
– Какая разница – давно, недавно! Уехала, и дело с концом. Мне забот меньше. Да не хочу я вообще про нее!.. Что ты ко мне привязался!..
Данилов порассматривал свою сигарету.
– Сколько денег тебе нужно?
– Что?!
– Денег. Сколько тебе нужно?
Веник перестал ковырять неаппетитную яичницу, двинул по столу сковородку, поднялся и налил себе воды в кружку. Кружка была в чайных потеках.
– Много.
– Сколько?
– Штук десять. – Он опрокинул в себя воду, проливая ее на спортивную кофту, и утер ладонью губы.
– Что на этот раз?
– Работа, – сказал Веник и скривился. На Данилова он не смотрел – нервно косил глазами по сторонам, как заяц. – Я же не знал, что все так упадет! Я всю неделю откупался, и все было нормально, даже в прибыль ушел, а вчера как все грохнулось!.. А у меня все позиции открыты. Я целый день на прибыль дораскрывался, даже когда все валиться стало...
– Стоп, – попросил Данилов, – я ни слова не понимаю.
– Да я же тебе говорю! Когда все стало валиться, я решил, что позиции закрывать не буду, еще подержу открытыми. А под конец дня заявки вообще принимать перестали, только одна прошла, и то потому...
– Я не стану вникать, – отчетливо выговорил Данилов, – с твоего позволения.
Веник рассвирепел. Он всегда свирепел, когда чувствовал себя виноватым или обойденным судьбой.
