Он весь – от волос до ботинок – был холодный и надменный, и за это Тарасов ненавидел его еще больше.
– Ничего! – рявкнул он. – Пойду я от греха подальше, а то еще ненароком...
Данилов не пошел его провожать.
Олега оскорбляли его отношения с родителями. У него не было таких возможностей, как у Данилова, и тем не менее он все-таки стал тем, кем стал, – хорошим скрипачом в хорошем «выездном» оркестре. Он не мог простить Данилову упущенных возможностей – как будто они были его собственными.
А Данилов не мог ему простить, что он из кожи вон лез, чтобы заменить его родителям сына, и отчасти ему это удавалось. Олег был гораздо большим сыном даниловских родителей, чем сам Данилов, и он... ревновал, хотя старательно притворялся равнодушным.
Марта отлично его понимала. Марта всегда его понимала.
Марта, похожая на Симфонию соль-минор Моцарта.
Когда в очередной раз залился трелями домофон, Данилов засмеялся.
– Да, – весело сказал он, хлопнув по кнопке, – кто там?
– Это я, – прохрипел домофон. Данилов ничего не понял. – Я, Вениамин. Открой.
– Отлично, – сам себе сказал Данилов, отпустив кнопку, – только Веника мне и не хватало.
– Я без тебя скучал, – сообщил он, когда Веник вывалился из лифта. Тот дико на него взглянул.
– Аська приехала за вещами, – сказал он, тяжело дыша, как будто жена гналась за ним с пистолетом и вот-вот могла настигнуть, – я ушел. Не могу ее видеть! Не желаю!.. Пусть берет, что хочет! Пусть все забирает, все! Я даже пальцем не пошевельну!..
– Сбавь обороты, – посоветовал Данилов. Про эти обороты он однажды услышал от Марты. – Ты что? Ночевать у меня собрался?
– Я уеду, – пообещал Веник, выбираясь из пальто, – мне только пересидеть, пока она там... Представляешь, я приехал, а она – дома! – Ужас, – сказал Данилов.
– Ты ни фига не понимаешь – и заткнись! Ты жену в гроб загнал, а моя меня загонит! Я тебе точно говорю!
Самое печальное – Веник искренне верил в то, что насочинял про свою жену-злодейку. Он всерьез вознамерился с ней разводиться и был убежден – в данную секунду, – что она отравила ему жизнь и украла... Что там она у него украла? Молодость? Лучшие годы?
– Ты особенно не распаляйся, – посоветовал ему Данилов из гостиной, – тебе же потом хуже будет, когда ты мириться кинешься.
– Я?! – возопил Веник, появляясь в дверях. – Мириться?! Да я никогда в жизни!.. Да хоть один раз!.. Свобода мне дороже...
– Свобода, равенство, братство, – заключил Данилов. – Где же ты все-таки был в субботу утром, Веник?
Вениамин моментально осекся и посмотрел на Данилова настороженно.
– Далась тебе эта суббота, – сказал он быстро, – нигде не был. Дома спал. У тебя есть пожрать?
– В холодильнике. Подавать тебе я не буду, бери сам. Кстати, что ты собираешься красить голубой краской? Сортир?
Веник моргнул.
– Какой краской? А... Нет, ванную. А что? Плохо? Или это теперь не модно?
– Черт его знает, – ответил Данилов и ушел в кабинет.
Веник чем-то гремел в гостиной, что-то там у него падало и звенело, потом заговорил телевизор, и эти звуки – свидетельства чужого присутствия – не давали Данилову сосредоточиться.
Потом позвонила Марта.
– Хэллоу, – сказала она, почему-то налегая на букву «у», – как твоя жизнь? Игра?
– Ты встретила своего Петрысика?
– Встретила.
– Как он съездил?
– Хорошо. Привез еще немного сала.
– Ты сказала ему, что...
– Что?
– О ребенке сказала?
Марта вздохнула.
– Нет еще. Не переживай за меня, Данилов, я успею. Господи, что там у тебя за шум?
В этот момент Веник как раз уронил на кухне что-то тяжелое и громкое.
– У меня Веник, – Данилов улыбнулся, откинувшись в кресле, – он спасается от жены и кредиторов.
– Каких еще кредиторов, Данилов? – подозрительно спросила Марта. – Он спасается от кредиторов на твои деньги?
