– Ну, не на свои же. Своих у него нет.
– Зачем ты ему дал? Ну зачем?!
– Он боится, что в него будут стрелять! – заявил Данилов с пафосом.
– Джексон стрелял в Сундукова, – объявила Марта. – Попал? – испуганно спросила она сама у себя. – Нет, промахнулся!
– Вот именно, – согласился Данилов. – Кстати, я так и не выяснил, где был Корчагин утром в субботу. И у Лиды тоже забыл спросить. А Знаменская мне почему-то наврала, – он понизил голос, – сказала, что была в Кардиоцентре, а когда я туда позвонил, мне ответили, что в субботу ее не было.
– А как ты спросил про субботу?
Данилов вздохнул.
– Я сказал, что я ее ассистент, и она просила узнать, не оставляла ли она в субботу сумку с документами.
– Потрясающая конспирация. А Лиду ты сегодня видел?
– Она заезжала, – нехотя признался Данилов.
Ему не хотелось говорить Марте, что она заезжала. Хотя Лида была его любовницей, и Марта об этом прекрасно знала.
– А Грозовский спросил, правда ли, что я строю дом для Кольцова и в этом доме произошли какие-то неприятности.
– Откуда он мог узнать? – насторожилась Марта. – Ты же никому ничего не рассказывал!
– Вот именно. И я понятия не имею, откуда он мог узнать. Лида потеряла янтарный брелок – человечка, составленного из шариков. Это что? Совпадение?
– Лида?! – изумилась Марта.
Данилов пришел в раздражение:
– Да. Лида. Только не надо меня спрашивать, что это означает. Я не знаю.
– Вот черт возьми.
– Вот именно.
– Данилов, я никак не могу приехать, – сказала Марта с сожалением, – я бы приехала, но... никак не могу.
– Я понимаю.
– Гони в шею своего Сундукова, сядь и подумай. У тебя это хорошо получается, я знаю.
– Данилов! – заорал из гостиной Веник. – Данилов, дай мне очки! Ни х... не вижу, а там хоккей идет!
– Данилов, – предостерегающе сказала Марта из трубки.
– Пока, – попрощался он.
Он дал Венику очки, закрылся в кабинете, и ему даже удалось два часа поработать.
Он умел ни о чем не думать, сосредоточиваясь только на эскизе будущего дома, состоящего из одних ломаных линий, а Данилов видел его таким, каким он будет, – объемным, выпуклым, с чистыми глазами окон и удлиненной крышей.
Новый заказчик увлекался астрономией, и в крыше предполагалось место для телескопа. Заказчик был крупный промышленник, в прошлом служивший в Пулковской обсерватории.
Данилов отлично представлял себе, как он, устав от своих фабричных дел, взбирается по винтовой лестнице в личную обсерваторию, настраивает телескоп и полночи рассматривает небо. Может, даже проводит какие-то вычисления и торопливо записывает их на бумажке.
По слухам, его пожертвования бывшей работе как раз равнялись той сумме, что отпускалась на нее из бюджета.
В первом часу, решив, что можно попробовать лечь спать – вдруг что-нибудь из этого выйдет? – Данилов выставил Веника.
Веник не шел, скулил, ругался, но Данилов был неумолим, и тому пришлось убраться.
В спальне было холодно – окно приоткрыто. Из него несло морозом и запахом снега. Данилов закрыл окно, поправил штору – он терпеть не мог беспорядка – и зажег свет.
Как будто железный кулак ударил его под дых. Стало нечем дышать, и пальцы свело сильной судорогой.
Красное на белом.
Странные тропические цветы, хищные и безжалостные.
Неровные кровавые пятна на очень белой, неправдоподобно белой блузке. Много лет ему вспоминалась не кровь, а именно эта неправдоподобно белая блузка, которая была на его жене, когда она умерла.
Эта блузка в кровавых пятнах лежала теперь на его постели. Той самой, где он собирался спать. Той самой, где он всегда занимался любовью с Лидой.
Он закрыл глаза, понимая, что не бредит, что откроет их и увидит то же самое – красное на белом, – и будет еще хуже, потому что реальность этого красного на белом еще раз ударит его.
