Про борова и ту, которую когда-то звали Катей, он начисто забыл.
Отец отвернулся от борова и посмотрел на сына. Секунду ничего не происходило, а потом они шагнули друг другу навстречу.
Они оказались поразительно похожи, и Катя Вавилова, тихонько улыбаясь, вдруг подумала, что теперь знает, как ее муж будет выглядеть через тридцать лет.
– Привет, – сказал Максим. – Папа, это моя жена Катя.
– Катя! – громко и весело воскликнул отец. – А где-то тут моя жена Таня! Тань, ты где?! Родная мать вашего супруга, Катенька!
Боров сладко улыбался, кланялся и все совался к отцу, пока тот досадливо не отстранил его рукой.
– Познакомьтесь, мой сын Максим, – так же громко, на весь зал, провозгласил он. – Максим работает со мной. По всем вопросам теперь к нему, к нему, а нам, старикам, и на покой пора!..
И, отпустив совершенно борова, он по-гусарски подхватил с одной стороны Катю Вавилову, с другой собственную жену, провожаемый батальоном официантов, метрдотелем, хозяином и корзиной цветов, которую тащили четверо, повлек их за собой, к другим высоким двустворчатым дверям, которые стали как бы сами по себе открываться перед ним. Свита двигалась следом, а он еще что-то успевал нашептывать своим дамам, а Катю потрепал по щечке, и, когда он вдруг оглянулся на сына, Максим увидел его смеющиеся глаза.
– Надежда! – закричала Лидочка и замахала рукой. – Беги, девочка, там Наумова совсем зашивается, дура такая! Опять она китайский язык не выучила, хотя я ей говорила, сто раз говорила – учи китайский!
– Сейчас, Лидочка. В четыреста восемнадцатом горничная унитаз разбила, представляете?
– Как разбила? – поразилась Лидочка. – Она из него пила и уронила?
– Она на него залезла, чтобы пыль протереть за зеркалом, а он треснул! Нам туда людей селить, а унитаз разбился.
– Поставь горшок, – посоветовала Лидочка. – И давай, давай быстрей на ресепшен!
Надежда побежала в сторону главного входа, но остановилась и оглянулась.
– Лидочка, вы не знаете, зачем управляющий совещание собирает?
– Знаю, но не скажу, – ответила Лидочка загадочно и махнула рукой, чтобы Надежда бежала быстрее.
Она добежала до центрального холла и ринулась к стойке портье, возле которой не было никаких китайцев. Тани Наумовой тоже не было видно, и вообще никого из портье, хотя был вечер пятницы, самый разгар веселья – именно вечером в пятницу собиралось особенно много народу.
Высокий мужик посторонился, когда Надежда подлетела, и она на ходу пробормотала:
– Извините.
– Not at all, – ответил вежливый мужик, и она подняла на него глаза.
Дэн Уолш смотрел на нее сверху вниз и улыбался во все свои триста шестьдесят пять зубов.
Как во сне, она подошла и потрогала рукой его куртку.
– Зачем ты приехал?
– Привет, – сказал он и перехватил ее руку.
– Зачем ты приехал?
Он засмеялся:
– Президентский визит через два месяца.
– Как?! – вскрикнула Надежда. – Опять?!
Полковник Уолш кивнул.
– На этот раз все по-настоящему.
По-прежнему никого не было возле центральной стойки портье, и только Пейсахович улыбался из-за стекла хитрой улыбкой.
– Послушай, – сказал Дэн Уолш, – когда меня выпроводят на пенсию и я стану парижским таксистом, ты будешь жить со мной в крохотной мансарде на Больших Бульварах?
– Что? – переспросила она серьезно.
– Я все время в разъездах, – тоже очень серьезно сказал он. – Я даже не знаю, имеет ли право офицер федеральной службы безопасности США состоять в связи со всякими русскими! А если меня выгонят с работы, я не смогу купить тебе дом в тридцать шесть комнат.
– А ты хочешь состоять со мной в связи?
– Ничего в жизни так не хотел.
Надежда потянулась к его уху и прошептала:
– Значит, все в порядке. Шалаш и корка хлеба с вами, Ричард!
Полковник Уолш захохотал, подхватил ее под мышки, как маленькую, и поцеловал на виду у всего отеля, на виду у Лидочки Арсентьевой, Тани Наумовой, которая выглядывала из-за перегородки, и целой делегации китайцев, ввалившейся в высокие стеклянные двери!
