постоял на тротуаре, прикуривал, что ли, потом сел в машину и уехал.
– Так, – повторил уполномоченный. – Ты точно видела, что из палатки?
– Да.
– Почему ты его не позвала на помощь?
Она виновато пожала плечами.
– Я не знаю. У меня в голове все мутилось, и тошнило, и я тоже хотела уйти, чтобы с милицией не связываться! А потом решила, что нельзя уходить.
Максим молча кивнул.
– В палатке я не был, – произнес он задумчиво. – В палатке был Вова Бобров, и его там уверили, что к ним никто, кроме гаишников, не заезжал и не заходил и никакого трупа они не видели. Так. Если там был какой-то человек, это уже другая песня получается.
– Слушай, – вдруг спросила Катя Самгина, – а твой отец правда хозяин «Англии»?
– Не он один, но, в общем… да.
– С ума сойти, – задумчиво сказала она. – А у меня там подруга работает. Ты про нее спрашивал, Надежда. Она портье, а гостиница твоего отца. Ужас какой-то, так не бывает! Кстати, верни мне телефон! Я тут у тебя телефона не нашла, а мне бы домой позвонить! Я, правда, Нине Ивановне денег много оставила, и вообще она надежная, но все-таки так долго!.. И Надежде надо бы позвонить, она там с ума сходит, наверное.
– Верну, – пообещал Максим Вавилов.
А про себя подумал: вот в Питер слетаю и верну. Завтра вечером.
Надежда долго и бессмысленно колотила в дверь Марьи Максимовны – та не открыла, да и странно было бы, если б открыла ночью! – а потом позвонила Уолшу.
Больше звонить было некому.
Трясясь, как в ознобе, забывая английские слова, она быстро выговорила в трубку, что у нее в квартире на люстре повесился какой-то человек, и уселась на верхнюю ступеньку – ждать.
Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем он приехал. Гроза бушевала вовсю, и белые всполохи молний озаряли парадное, где жалась Надежда, и распахнутую дверь в ее квартиру, в которой был покойник.
Ей было так холодно, что зубы отчетливо стучали, выбивали дробь, и, когда хлопнула дверь парадного, она даже не смогла сдвинуться с места.
Уолш прибежал по лестнице, почему-то с головы до ног мокрый. Он был один, а Надежда была уверена, что он приведет с собой три батальона морских пехотинцев.
– Почему вы здесь? – спросил он.
Она замотала головой – разжать зубы значило снова услышать их отвратительную костяную дробь.
– С вами все в порядке?
Надежда выпростала из кармана руку и показала большой палец – с ней все просто отлично!
С него капало, капли попадали на нее и казались теплыми, так сильно она замерзла!..
Он посмотрел на дверь в ее квартиру, достал из кармана странной формы фонарик, который загорелся так ярко, что Надежда зажмурилась, зажал его в зубах и осмотрел замки.
Кажется, ему не понравилось то, что он увидел, потому что он осмотрел еще раз и подвигал дверь обеими руками туда-сюда.
– Офвавафесь фесь! – сказал он Надежде с фонарем в зубах, и она поняла, что он велит ей оставаться здесь.
Она опять судорожно кивнула, и он пропал в черноте, за дверью.
Она думала, что он обязательно достанет пистолет, будет приседать и оглядываться, как это делают в кино, но он не приседал и не оглядывался, а просто вошел, и все.
Через несколько секунд он вернулся к Надежде. Фонарик был у него в руке, и ярким лучом он обшарил стены парадного.
Луч мазнул по масляной краске, кое-где облупившейся, и уткнулся в электрический щиток.
Дэн Уолш снова взял фонарь в зубы, достал из кармана совершенно мокрых штанов перчатку и перчаткой за уголок потянул на себя дверцу щитка. Надежда не видела, что он там обнаружил, но что-то щелкнуло, потом затрещало, и через секунду в ее квартире зажегся свет!
– Вы можете встать?
– Наверное, могу.
– Тогда нам нужно зайти в квартиру.
– Я… я не могу, Дэн.
– Пойдемте, – повторил он настойчиво. – Не следует здесь сидеть.
– А… милицию вызвать? Все-таки там… труп.
– Там нет никакого трупа, – сказал Уолш. – Это чьи-то глупые шутки. Поднимайтесь, Надя.
Ее имя он произнес не так, как произносят все англоязычные, – «Надья». Он сказал совершенно
