Она неожиданно обняла его за голову и поцеловала в макушку, в чистые волосы, вымытые архиповским шампунем. Он не вырывался, но у него сделалось напряженное, злое лицо, и даже Архипову стало ясно, с каким трудом он терпит ее прикосновения.
Года три он мечтал о том, как найдет ее. Не то чтобы это были какие-то определенные мечты, но все же ему очень хотелось.
Бабушка рассказывала, что у него есть сестра, а эта сестра очень любила его, маленького. Он-то ее совсем не помнил, ну вот нисколечко. Потом ему стало казаться, что начал вспоминать – какой-то холодный парк, дождь, беретка с красным помпоном. Что-то радостное было в этом красном помпоне, ожидание ласки или какого-то простенького веселья.
Нет, ничего он не помнил.
Мать не любила его, он очень рано это понял. Он был обузой, тяжелым грузом, который отец навязал ей, а сам бросился под поезд. Отцу оказалось легче всех – он перестал
Была еще бабушка, но она не брала его к себе, только подкармливала и рассказывала, что у него есть сестра. Почти родная сестра в Москве – как будто в раю. И сестра представлялась ему райской феей. Макс не знал, есть в раю феи или нет, да ему и наплевать на это. Он был уверен, что стоит только ему найти ее, и все станет превосходно. Он не ожидал, что она окажется такой… обыкновенной, даже не слишком красивой, такой усталой, ничуть не похожей на фею.
Разочарование было холодным и огромным, как северное море. Макс по-собачьи плавал в нем и замерзал, замерзал…
Зря он мечтал о ней так долго.
Ее сосед – здоровенный, плечистый, насмешливый – вот кто поразил Максово воображение.
Он похож на скандинавского бога Тора, которого Макс видел на картинке в учебнике истории. Кто-то из жаждущих знаний еще до Макса подрисовал Тору ослиные уши и серьгу в носу, но общий вид все равно был очень величественный. Сосед со своей громадной палевой собачищей, на ошейнике у которой зловеще и многозначительно поблескивали железные кнопки, с длинным носом, белыми бровями и кривым ртом – когда он улыбался, рот кривился в сторону, – был в точности этот самый Тор. Только молотка не хватало.
И он не выгнал Макса на улицу, хотя мог, дал еды, уложил спать! Только вот бабские штучки в ванной очень его оскорбили. Что это за Тор, который поливается одеколонами и мажется кремами!
…Как ему теперь поступить? Он не знал.
Последняя надежда рухнула. Сестра нашлась, и все. Больше не осталось ничего, о чем стоило бы мечтать.
– Хорошо, – сказал Тор, – давайте дальше. Слышите, Маша?
– Что?
– Кто мог открыть вашу квартиру? Ключом? У кого могут быть ключи?
Она вздохнула и подышала себе в ладони.
– У соседей есть запасные ключи. Тетя им оставляла на всякий случай. Когда я начала работать в больнице, меня стали на работу вызывать в… неурочное время. Я пару раз забыла ключи, а потом ждала ее по три часа. Вот мы и отдали соседям ключи.
– Каким соседям? Мне?
– Нет, не вам. – Она удивилась. – Не вам, а Гавриле Романовичу и Елене Тихоновне. Елена Тихоновна тете уколы делала, когда я дежурила. Она всегда приходила и открывала сама, чтобы тетя не вставала. Она раньше врачом работала. Только вряд ли соседи к нам залезли, Владимир Петрович.
– У соседей ключи могли украсть, – неторопливо предположил Архипов, – если ваши все на месте. Ваши на месте?
– Мои да. А тетины… не знаю.
– Нужно посмотреть. И еще вам нужно поменять замки.
Тут что-то с ней случилось, Архипов так и не понял, что именно. Внезапно, прямо в одну секунду, она потеряла интерес к разговору и превратилась в ту Машу Тюрину, от которой он вчера тщетно пытался двух слов добиться.
Вспомнила о чем-то, что
– Мне ничего не нужно, – холодно заявила она. – Макс, ты доел? Мы должны идти.
– Послушайте, Маша…
– Спасибо, Владимир Петрович. Большое вам спасибо. И за Макса, и за меня.
Архипову показалось, что она сейчас дернет брата за рукав и велит: поблагодари дядю.
– Что, черт побери, вы делаете?!
– Ухожу, – ответила она, приостановившись. Кожаная тужурка свешивалась с одного плеча.
– Никуда вы не пойдете, пока мы не договорим до конца!
– Мы уже… договорили.
Он смотрел ей в глаза – одно мгновение – и отвернулся.
Маша растерянно потрогала затылок, удостоверяясь, что в черепе нет дыры.
Дыры не было.
– До свидания, Владимир Петрович.
