Маша Тюрина тряслась, как будто ее внезапно прихватил приступ тропической лихорадки. На господ из «Радости» она не смотрела. Даже не взглянула ни разу.
«Так, – подумал Архипов, неожиданно сообразив. – Значит, не «Звездные братья» и не «Белые сестры».
Толклись на площадке и пели заунывные песни как раз эти, из «Радости».
Ну что ж. В некотором смысле ничуть не хуже. Или не лучше.
Посмотрим. Поиграем. Оценим. Рассудим. Сделаем выводы.
– Леонид Иосифович, – сказал он брюзгливо, – у нас с Марьей Викторовной оч-чень мало времени…
– Да-да, – моментально принял подачу поверенный, – конечно. Так вот. Эти господа представили сегодня завещание гражданки Огус, в соответствии с которым все ее имущество отписано религиозной организации «Путь к радости» и должно быть пущено на благотворительные цели.
Этого Архипов никак не ожидал.
Она же никогда не была ненормальной – Лизавета! Со странностями – да, но не психованной, не фанатичкой, не дурой!
Господа в летних костюмах пристально, не отрываясь, смотрели на Архипова, а он на них не смотрел, крутил в руках мобильный телефон, открывал и закрывал крышку.
В таких делах он был большой специалист – кто кого пересмотрит, кто кого переломит и сокрушит, переиграет «в молчанку» или «гляделки». Не зря и народные мудрости существовали, по одной на каждый случай жизни!
Он сделал вид, что зевнул, не разжимая челюстей, и посмотрел на Леонида Иосифовича.
– Дальше-то что? – спросил лениво. – Все?
– Как раз нет, – твердо ответил нотариус. – Завещание, представленное господином Масловым из упомянутой организации, датировано началом мая, точнее третьим числом. У меня на руках более позднее завещание гражданки Огус, и по закону о наследстве, – он подчеркнул голосом, что именно о наследстве, а не о призыве на военную службу, –
Господа из «Радости» переглянулись.
– Позвольте, – начал один из них, – нам ничего не известно о втором завещании, и мы требуем…
Архипов открыл и закрыл крышку на телефоне. Крышка мягко щелкнула.
– Если окончательным считается последнее завещание, – проговорил он как бы себе под нос, – зачитайте нам его, и дело с концом! Какое имеет значение, что там в предыдущих!
– Я просто должен поставить вас в известность, что сложилась такая неожиданно неприятная ситуация, – любезно выговорил поверенный. – Покойная не сообщила мне о другом завещании.
– Да бог с ним, с предыдущим, – пробормотал Архипов и неожиданно прижал рукой дрожащую ладошку на своем запястье. – Давайте нам это, и мы все поедем по делам.
Нотариус вздохнул:
– Завещание очень простое. Опуская все юридические подробности…
– Да-да, – поддержал его Архипов, – подробности лучше опустить.
– Тем не менее, – холодно продолжил нотариус, которому надоели выступления клиента, – завещание составлено по всем правил и в полном соответствии с нормами Гражданского кодекса Российской Федерации. Итак, завещание гражданки Огус Елизаветы Григорьевны, тысяча девятьсот…
Продолжая читать, он переложил на столе какие-то бумаги.
Господа из «Радости» переглянулись.
Архипов едва удержался, чтобы не зевнуть.
Макс Хрусталев потянул к себе высокий стакан.
Маша Тюрина замерла, как кролик, к которому приближался удав.
– Я повторюсь, завещание очень простое. Квартира по адресу Чистопрудный бульвар, дом пятнадцать, семь, основная часть наследства, вместе со всей обстановкой, достается Архипову Владимиру Петровичу. Приемная дочь покойной Тюрина Мария Викторовна получает три художественных полотна, написанные мужем покойной Александром Васильевичем Огусом. Так сказать, на память. Вот, собственно, и все завещание.
Тишина, последовавшая за этим поразительным сообщением, была такой, что, когда Макс тихонько вернул на место стакан, который крутил в руках, показалось, что на крыше загрохотало железо.
– Этого не может быть, – выговорил Архипов, – этого
– Хотите ознакомиться самостоятельно?
– Да этого быть не может! – закричал Архипов, стряхнул с себя руку и поднялся с кресла.
Нотариус отступил к стене, закрылся гербовой бумажкой и моргнул. Один из господ что-то тревожно свистнул на ухо другому.
– Зачем мне ее квартира?! Вы что?! С ума сошли совсем?! Дайте сюда!
И он выхватил бумажку из рук Леонида Иосифовича, положил ее на стол и, опершись руками, стал
