отвратительно угрожал ее детям!.. Воздвиженский не остался в Москве, поехал в Киев, и Сильвестр сейчас с ними, господи помилуй!.. Сильвестр с ними, а Лерка в безопасности на даче Валентина Маркова.
Маша не то что позабыла об этом, но как будто, переложив заботу на чужие плечи, перестала об этом думать. Плечи были марковские, и в том, что на эти самые плечи можно воздвигнуть все, что угодно, и проблема не просто решится, но и перестанет существовать, у нее не было никаких сомнений.
Может, все это как-то связано?! Но что – все?
Как предполагаемый культ вуду может быть связан со звонками московского сумасшедшего, который угрожал ей и требовал, чтобы Родионов не ездил в Киев?! Как окровавленный нож может быть связан с торопливым разговором Лиды Поклонной со Стасом Головко? И как Лида и Стас вообще связаны между собой?! А красавец актер? А Матвей Рессель, который не отходит от парочки ни на шаг, словно боится чего- то? И почему весь день пьет Казимир Цуганг-Степченко? Или он просто-напросто алкоголик, который не может не напиваться, даже когда принимает у себя на даче будущего президента, от которого вскорости будет зависеть все – тендеры, акцизы, поставки, закупки, налоги?!
И еще всякие подозрительные обстоятельства припомнились ей.
Зачем Весник полетел с ними в Киев? Почему Марков настаивал на знакомстве Воздвиженского и Кольцова? Почему утверждалось, что это именно Кольцов хочет познакомиться, хотя он даже не вышел к гостям? Почему так нарочито, почти публично, поссорились Стас Головко и девушка Олеся? Откуда взялся Веселовский, который за день до отъезда ни слова не сказал о том, что сам собирается в Киев?
И в конце концов – если не брать за рабочую гипотезу культ вуду! – откуда кровь, нож и прочие атрибуты классического детектива?! Только трупа не хватает!
Или кто-то играет с ними в детектив, специально придумывая сюжет?!
Маша вернулась в зал с намерением немедленно поделиться с Родионовым своими мыслями и обнаружила, что за время ее отсутствия произошли некоторые изменения.
Сильвестр и Михаил Кольцов играли в бильярд за широкими раздвижными дверями, которые вели в соседнюю «залу». Там были сплошь зеленое сукно, молочные лампы и латунные решетки.
Вся остальная компания продолжала сидеть за столом, лишь только Аркадий Воздвиженский неловко стоял возле стула, а рядом господствовал Тимофей Кольцов.
Он не стоял, не возвышался, а именно господствовал, и высоченный Родионов как будто уменьшился в росте, съежился и стал похож на распространителя газеты «Искра», которого отчитывает городовой.
Маша подошла к ним.
Знаменитый писатель, увидев ее, страшно обрадовался, словно давно ждал подкрепления и оно наконец пришло.
– Маша, это Тимофей Ильич Кольцов. А это Маша Вепренцева, моя… помощница.
– Мы знакомы, – громко сказал олигарх, – по бассейну.
Мирослава Цуганг-Степченко страдальчески подняла брови и посмотрела на Лиду, та, в свою очередь, посмотрела на Надежду, а Надежда – на Катерину Кольцову. Катерина же смотрела исключительно на огурец, который приготовилась съесть.
– Ваш сын, – сообщил олигарх писателю, – отлично плавает. Они меня сегодня там уморили, в этом бассейне!
Неизвестно, что произошло в этот момент в голове у великого детективщика, но только он почему-то не стал объяснять великому политику, что Сильвестр вовсе не его сын, а сын Машин! Писатель улыбнулся неубедительной отцовской улыбкой и даже руками несколько повел, как бы говоря – ну что ж с них возьмешь, дети, они такие!..
Маша от изумления открыла и закрыла рот.
– Я с удовольствием читаю ваши романы, – продолжал рокотать политик, – жена начала, а я… поддержал инициативу.
Жена иронически хмыкнула на заднем плане, но муж не обратил на нее никакого внимания.
– Из меня, вообще-то говоря, чтец плохой, я все больше по документам специалист разным… – Тут он улыбнулся обаятельной улыбкой гиены, признающейся в том, что она, гиена, большой гурман, не всякие трупы уважает, а только трупы свеженькие, к примеру, или, наоборот, тухленькие! – Но мне нравится иногда… просто так почитать. Вот просто так, чтоб голову не грузило!
Жена опять хмыкнула, и Маша быстро глянула в ее сторону. Глянула и не увидела – от волнения.
– Мне больше всего нравится, что вы глупостей не пишете.
– Глупостей? – переспросил Воздвиженский.
– Ну да. Глупостей не пишете. Мне нравится. Вы же не пишете про ментов или про бандитов!
– А почему про ментов или бандитов означает… глупость?
– Да потому что, кто про это пишет, ничего в этом не понимает! – Олигарх опять улыбнулся, и опять радостной гиеньей улыбкой. – Я минут двадцать посмотрел кино-то это, потом плюнул и не стал смотреть! Расстроился даже. Маразм сплошной. А у вас никакого маразма нету. Мне нравится, как вы пишете. И еще Маринина нравится, а так больше никто.
Наверное, никто и никогда не хвалил писателя Родионова за то, что в его книгах «нет маразма», а если бы кому-то пришло в голову похвалить, от шутника мокрого места не осталось бы – Родионов умел быть резким. Но Кольцова он слушал смирно, как ученик воскресной школы – пономаря, звонящего в колокол.
– И про людей вы хорошо понимаете. Как это у вас, у писателей, так получается, все как-то на месте и в одну линию выведено, а я на бумаге двух слов связать не мог!
– Не может, – подтвердила Катерина Кольцова.
