– А у нас нет дождя.
– Да что ты говоришь? А у нас как из ведра хлещет. Ладно, отдыхай, Манечка. Отдыхай, а завтра договоримся обо всем, ладненько?
«Хотелось бы мне знать, – думала Маша Вепренцева, волочась по лестнице, – где именно я стану отдыхать, если я понятия не имею, где моя комната!»
Очень хотелось спать, может быть, еще и потому, что весь день была жара, ее Маша переносила хуже, чем холод. Она шла по лестнице и мечтала сразу же завалиться спать, и знала, что не завалится. Следовало сделать еще несколько звонков, ванну принять, а также непременно поухаживать за собой на сон грядущий.
Немного крема на веки, немного на подбородок и непременно, непременно похлопать себя, чтобы на шее не нарастал жир, крем от трещин на пятки, а то летом замучаешься, и самой главной составляющей ухода были таблетки под скользким названием асклезан, и их следовало пить «от вен». Маша, как все молодые женщины, очень переживала за свои ноги и страшилась грядущего варикозного расширения, и потому практиковала таблетку каждый день, с тех пор, как врач в поликлинике сказал ей, что этот самый асклезан и есть самое верное средство.
Так что сразу не завалишься, надо хоть Сильвестра положить – он на ходу спит!
Сзади топал и сопел Сильвестр, изредка судорожно и во весь рот зевая. Он всегда держался до последнего, утверждал, что вовсе не хочет спать, что только младенцев укладывают так рано, таращил шоколадные глаза и все время восклицал: «Ну, мам!..» А потом у него словно кончался завод, и жить дальше он не мог решительно. В этот момент окончания завода его нужно было срочно пристраивать спать, потому что он приваливался к чему угодно – к стене, к дивану, к матери, некоторое время держался, а потом начинал ровно и глубоко дышать, укладывать голову, вытягивать длиннющие худые ноги с выпуклыми коленками, и добудиться его было совершенно невозможно.
Теперь он шел по лестнице следом за Машей и то и дело утыкался ей в спину, потому что сзади его подталкивал Родионов, ворча:
– Не спи, парень, не спи, замерзнешь!
А как можно не спать, когда глаза закрываются сами, и ноги странным образом задевают друг за друга, и в голове какой-то далекий и очень приятный гул, будто море шумит, и хоть одно важное дело так и осталось несделанным – чаю-то они не попили! – но все равно дневные заботы кончились, и все хорошо, так хорошо, что просто и не может быть лучше, и сейчас мы дойдем до постели, и мама накроет одеялом, и поцелует, и погладит, и на подушке еще останется ее запах, такой знакомый, такой важный, такой утешительный, что можно будет легко и радостно спать, спать, спать до самого утра, и день начнется чудесно, и все, все будет только чудесно…
– Стой! – приказал Родионов и придержал его за плечо.
Сильвестр глубоко вздохнул и привалился к нему. Этот человек был большим, намного больше матери, и очень твердым и теплым. Сильвестр повозил щекой, устраивая голову удобней.
Что это такое, почему люди не умеют спать стоя?!
– Парень! – сказал Родионов и придержал его, потому что Сильвестр начал валиться. – Парень, мы еще не дома! Твоя мать потеряла комнату и не знает, где вы живете!
– Чай завтра попьем, – пробормотал Сильвестр и опять потерся о Родионова, – три стакана…
– Кажется, здесь, Дмитрий Андреевич, – из конца коридора сказала озабоченная Маша. – По крайней мере, в прихожей мои саквояжи.
– Значит, и комната ваша.
Сильвестр все валился.
– Ах ты, боже мой! Вот нагулялся-то!..
– Извините, Дмитрий Андреевич!
– Иди ты в баню, – сказал Родионов сердито и подхватил Сильвестра на руки. – Дверь подержи.
– Дмитрий Андреевич, не надо, он же тяжелый!
– Сказано, в баню, значит, в баню, – шепотом сказал Родионов и втиснулся в дверь, – где кровать, Маша?! И свет зажги!
Она протиснулась следом за ним, нашарила выключатель. Раздался щелчок, свет залил комнату, и они увидели…
На полу, прямо посреди ковра, ничком лежал человек.
Одна рука у него была откинута в сторону, а вторую он прижимал к животу. Под ним было гигантское мокрое пятно, казавшееся на ковре абсолютно черным и только на светлом паркете ставшее красным.
Он был непоправимо, чудовищно, абсолютно мертв.
– Ерунда какая-то, – осторожно сказал Весник. – Просто чушь собачья! Как он там оказался?! Ну, ты же детективный гений, придумай что-нибудь!
– Да какой я тебе гений!
– А кто ж ты! Ты гений наш, а мы все простые смертные. Так что тебе и карты в руки.
– Илья, не приставай к Дмитрию Андреевичу, – тихо попросила Маша.
Маленькими глотками она пила кофе и заедала его почему-то куском черного хлеба, хотя на буфете всего было полно – и ветчина, и овсянка, и омлеты, и белая рыбка, и даже розовое от сытости сало, порезанное «скибочками», как говаривала Машина мать.
В столовой их было четверо – Весник, Родионов, Маша и Мирославин «чоловик», кажется, так и не пришедший в себя после вчерашних возлияний. Трудно даже сказать, осознал он ночное происшествие или оно благополучно осталось за гранью его измученного горилкой сознания. По крайней мере, никаких
