Что это такое было? Кто это сделал?! Зачем?!
Приехали какие-то многочисленные машины, и люди в форме и белых халатах, так много, будто собирались отбивать атаку многотысячной армии или проводить сразу несколько сложных хирургических операций. Потом приехали люди в пиджаках и галстуках, несмотря на глухое ночное время, и еще какие-то служивые в другой форме, и теплая южная весенняя ночь постепенно превратилась в вязкий кошмар, залитый желтым электрическим светом, и от осознания этого кошмара словно иголка колола мозг.
Родионов тряс головой, все хотел вытряхнуть из мозга иголку, а она колола все сильнее и сильнее. В глазах темнело от острой и тонкой боли.
Никто не спал, и утро наступило такое же желтое и отвратительное, как давешний электрический свет, измучивший мозг.
Из дому никого не выпускали, и пришлось звонить Ивановой, выдумывать какие-то причины, отменять утренний эфир на телевидении, и завтрак, и совещание, и, возможно, даже встречу с читателями. Неизвестно, когда всех отпустят.
Впрочем, в их положении тоже не было ни общности, ни равенства, потому что Кольцовы уехали сразу же, как только все случилось. Уехали, и все.
По участку пробежала охрана, прочесывая его от Днепра вверх, к стоянке автомобилей, – искали что-то, а может, кого-то, – потом подогнали прямо к подъезду две огромные, страшные, черные машины.
Маша смотрела на них из окна.
Первый джип выглядел несколько более цивилизованно, а второй был похож на дредноут времен Первой мировой войны – косолапый, широкозадый, устойчивый, с узкими окнами и плоским капотом.
– Ужасная машина, – сказала Маша Родионову, когда тот подошел, – гроб с музыкой.
– Это не гроб с музыкой, а «Хаммер», – равнодушно поправил Родионов. – Для охраны – то, что нужно!..
Охранники подошли, стали в круг, и из дому вышли Катерина, ведущая за руку своего сына, а следом и батяня, державший в каждой руке по мобильному телефону. Маше подумалось, что, если бы он мог, как мартышка, держать телефоны еще и в задних лапах, он бы непременно их держал!
Их никто не провожал, ни Мирослава, ни ее «чоловик», ни Нестор – никто!.. Тимофей Ильич сбежал с крыльца, не отрываясь от телефона, взял за руку жену и поволок ее в машину. Она пошла. Он пропустил сына, подтолкнул на заднее сиденье жену, охрана закрыла дверь за ними и за «самим», поместившимся на переднем сиденье. Зашуршали шины, приминая гравий, и тяжеленные, здоровенные, бронированные автомобили тронулись почти неслышно и пропали из виду, как будто их и не было.
Маша Вепренцева дорого бы дала, чтобы иметь возможность вот так пропасть из виду, ни на что не обращая внимания, ни о чем решительно не заботясь, только о спокойствии близких, которое было так ужасно, так непоправимо нарушено.
И еще она подумала, что Тимофей Ильич недоволен именно этим – что Головко убили, не спросив у него разрешения, не «приняв в расчет», что здесь рядом он, великий и ужасный Тимофей Кольцов, и его стая, которую он защищает! Как такое возможно – чтобы убили почти у него на глазах, что за неуважение!
Когда прибыла милиция, Тимофея Ильича и след простыл. Нет его и не было никогда.
Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом, лучше работы я вам, сеньоры, не назову!..
– Маша!
И ребенка своего спрятали от всех бед и напастей. Увезли, и теперь никто не посмеет ни о чем его спрашивать или напоминать об ужасных событиях или…
– Маша!
– А?
– Маш, свари мне кофе.
– Чего вам сварить?!
– Кофе. Свари, пожалуйста.
Иногда Родионова посещали просто изумительные идеи.
– Дмитрий Андреевич, – пробормотала Маша Вепренцева, – где же я здесь сварю кофе?
В поисках поддержки Маша повела глазами и уставилась на Весника.
Весник отлично понял ее молчаливые призывы к поддержке.
– Да, – вступил он, – мне тоже свари! Это же надо, какую они бурду подали!
И хотел было захохотать, но вовремя вспомнил, что хохотать при сложившихся обстоятельствах неприлично, и не стал.
И мужчины было заговорили друг с другом, уверенные, что Маша сейчас кинется варить им кофе, но она не кинулась.
– Дом чужой, – сердито сказала она, косясь на Мирославиного «чоловика», который все смотрел в угол, – и полно народу, которого я не знаю. Я на кухню не пойду.
– Ну, если ты знаешь еще какое-то место, где можно сварить кофе, иди туда, – милостиво разрешил Родионов.
Иногда он был просто невыносим.
«Я должна его разлюбить, – подумала Маша мрачно. – Вот прямо сейчас взять и разлюбить. Он мне не
