оказался вполне реальный труп. Актерам больше не нужно «держать зал», где и так творится невесть что!..
Я лежу на авансцене, муха ползает по лбу. Уходящего сраженья слышу грохот и пальбу.
– Варите, – сказала Мирослава Цуганг-Степченко, словно разрешала Маше покопаться в ее фамильных драгоценностях, – делайте что хотите! Впрочем, я могу кликнуть Нэстора, и он…
– Я здесь, Мирослава Макаровна! Шо нужно?
– Нужно, шоб подали свежую каву!
– З вершкамы чи бэз?
– Вам з вэршкамы?
Родионов растерялся. Какую еще «каву»! С какими еще вершками! Тебе вершки, мне корешки! Нет, не так. Тебе корешки, а мне вершки, кажется, именно так умный и ленивый мужик обманывал трудолюбивого, но не искушенного в жизни медведя, который переделал за него все дела и получил – корешки от пшеницы!.. Идеал русской оборотистости!
– Мне кофе, а не какао, – быстро сказал Родионов-медведь. – Просто горячий кофе.
– Кава – это и есть кофе, – объяснил подошедший Веселовский. Выдвинул стул и сел. – Вершки – это сливки. Кава з вершкамы – кофе со сливками.
– Нет, – отказался великий писатель, – мне без вершков, то есть без сливок, то есть… Маша, может, ты пойдешь и сваришь, в конце концов!?
– Та не надо ей йты! Тама все зробять и так!
– Кава с вершками! – пробормотал великий.
Веселовский глянул на него насмешливо и потянул газету из пачки, лежавшей рядом с Мирославой. Вообще он вел себя совершенно обыкновенно, как будто и не провел ночь в доме «с убийством». Даже выглядел свежо, несмотря на то, что поспать никому не удалось.
– Мне тоже кофе, – сказал он Мирославе, – покрепче и погорячее, если можно!
– Та теперя усе, усе можно, – с тоской сказала Мирослава. – Нэстор, голубчик…
– Да, Мирослава Макаровна! – воскликнул преданно Нестор и потрюхал в сторону высоких двойных дверей. – Сию минуточку!
Веселовский развернул газету, посмотрел одним глазом и сложил шуршащую бумажную простыню, перевернув ее. Весник явно хотел что-то сказать и выжидал момента, глаза у него блестели. Родионов мрачно молчал. Хорошо хоть Сильвестра с утра забрали «на прогулку»!
Приехал охранник на лимузине, прошел в дом, ни на кого не глядя и ни перед кем не останавливаясь, постучал в Машину дверь и сказал корректно:
– Катерина Дмитриевна просила забрать мальчика. Собирайтесь, пожалуйста.
Мальчик собрался в одно мгновение и завтракать даже не стал – от нетерпения, а Маша не слишком и настаивала. Чем быстрее он покинет «дом с убийством», тем лучше! И так из развеселого путешествия с мамой и по маминым делам вышла просто ужасная катастрофа!
Маша, будучи хорошей матерью, во всем обвиняла себя. То есть не в том, конечно, что «шановний чоловик» Борис Головко оказался прирезанным неизвестным злодеем, а в том, что потащила Сильвестра с собой, а тут – вон что такое! Оставила бы сына в Москве, и дело с концом!
Впрочем, оставить Сильвестра в Москве было никак невозможно – даже Лерку пришлось сдать на попечение Юли Марковой, потому что кто-то звонил и угрожал Маше и приказывал великому ни под каким предлогом не ездить в Киев, а то хуже будет!..
Позвольте, ведь на самом деле кто-то звонил!
Маша совершенно об этом позабыла!
Ну да! Накануне отъезда гнусный тип звонил ей и приказывал остаться в Москве, и начальник службы безопасности издательства потом строго и серьезно выспрашивал ее о том, какой был голос, что именно и как он говорил, а она все повторяла и ненавидела в тот момент начальника службы безопасности лютой ненавистью! Ей было гадко и страшно, а он допрашивал ее с таким холодным и отстраненным профессионализмом!
Может, тот звонок как-то связан с убийством?! Может, должны были убить вовсе не будущего президента, а Дмитрия Родионова?! Ошиблись просто?!
– Звонок, – сказала Маша, и Родионов, знавший все ее интонации, посмотрел на нее внимательно, – Дмитрий Андреевич, помните?! Мы были в Москве, и накануне отъезда нам кто-то звонил?! Говорил, чтобы вы не ездили в Киев?
– Ну, помню.
– А мы поехали, и Головко убили!
– Маша! – предостерегающе сказал Весник, но она не слушала.
– Дмитрий Андреевич! Помните?!
– Ну, помню, помню, но это, по-моему, никакого отношения…
– Вы же детективы пишете! Ну, как же никакого отношения не имеет! Мы еще на следующий день в издательстве обсуждали, что это такое может быть!
– Да, да, ну и что?!
Веселовский закрыл шуршащую газетную простыню и навострил уши. Весник смотрел внимательно и шевелил губами, словно готовился в любую секунду прервать Машины выступления. Мирослава Цуганг-
