В дверях стоял Игорь Леонтьев и смотрел на нее внимательно и холодно. Холодно и оценивающе. Оценивающе и пристально. Как будто что-то знал. Как будто знал
– Привет, – сказала она, задыхаясь, – что такое?
Он помолчал, а потом пожал плечами.
– Ничего, – ответил он, рассматривая ее. – Ты что, спешишь?
– Да, – быстро соврала она. – Я договорилась об интервью с председателем думского Комитета по бюджету и сейчас туда еду. А что?
– Придется все отменить, – произнес он негромко, и у нее упало сердце. Упало прямо на пол, покатилось и замерло, неспособное даже дрожать от страха.
– Почему? – выговорила она с трудом.
– Гришки опять нет, – скривившись, объяснил Леонтьев. – Бросай бюджет, нужно писать текучку. Пошли, я покажу.
– Жора! – Маргарита кокетливо прихорашивалась перед зеркалом и не прекратила своего занятия, даже когда Егор приблизился. – Привет! А где папуля?
– Привет, – ответил Егор. – Зачем ты приехала?
– За Димой, – сообщила она радостно. – Ты мне сказал, что он у тебя, помнишь?
– Помню, – пробормотал Егор сквозь зубы. – Ну и что?
Маргарита рассматривала в зеркале губы, проверяя, ровно ли лежит помада, и поэтому ответила не сразу.
– Ну вот. – Очевидно, помада лежала как-то неудовлетворительно, потому что, покопавшись в элегантной сумочке от Гуччи, она достала золотой футлярчик с помадой и с осторожной любовью тронула губы. – Мальчику здесь не место, Жора. У тебя своя жизнь, к тебе, наверное, женщины приезжают и друзья допоздна сидят… У мальчика есть собственный дом, и я хочу, чтобы он поехал со мной. А где папуля?
– Здесь папуля. – Дед вышел из кабинета и стоял в отдалении.
– Привет, дорогой! – пропела Маргарита тоном героини мыльной оперы и пошла к деду, раскинув руки, как бы собираясь броситься ему на шею. – Как я по тебе скучала, папулька!
Маргаритина мать развелась с Маргаритиным отцом, когда дочке было месяцев восемь. Ее захватило «большое и светлое чувство», как она потом объясняла подросшей Маргарите. Дед из жизни собственной дочери был полностью и навсегда исключен, потому что «наш советский суд» даже мысли не имел о том, что у ребенка, по идее, должны быть два родителя и отец тоже имеет некоторые права. Дед сгоряча пытался бороться, потом махнул рукой и бороться перестал. Маргарита появилась в его жизни восемнадцати лет от роду и с младенцем на руках. Дед назвал младенца Егором и стал его растить, понимая, что Маргарита растить его не сможет. Периодически в ее жизни тоже возникали «большие и светлые чувства», и тогда деда исключали из жизни, но снова призывали на помощь, когда «чувство» умирало, не выдержав испытания «прозой жизни». Егору было десять, когда дед забрал его к себе насовсем.
Маргарита отца презирала, считала его хлипким интеллигентишкой, а когда Егор неожиданно стал богатым, начала ревновать. Отец был намного ближе к деньгам Егора, чем она, и это не давало ей покоя. Уж она-то как следует сумела бы ими распорядиться, не то что ее полоумный папашка, которому на голову свалилось эдакое счастье.
Егор содержал и Маргариту, понимая, что это просто попытка откупиться от матери, которую он никогда не любил и до которой ему не было никакого дела.
– Может быть, чаю? – спросил дед холодным светским тоном, и Егор улыбнулся про себя.
«Деду стыдно за дочь, – понял он. – И еще он боится, что я, заплакав от облегчения, отдам ей Димку в вечное владение».
– Ну конечно, с удовольствием! – Маргарита кружевным платочком стерла с дедовой щеки алую помаду и огляделась. – Как у тебя хорошо, Жора! Как мило, как уютно, как богато! Господи, неужели мне так и не суждено пожить хоть немного в такой роскоши!
– Нет, – отрезал Егор. – Не суждено.
– Жорка! – Решив, что обижаться сейчас невыгодно, Маргарита кокетливо погрозила Егору пальцем. – Где Димулька? Он мне открыл и куда-то пропал. Пусть он вещи собирает, у нас времени мало. Жорик, а мы с тобой пока чайку попьем.
– Может, на кухню пойдем? – упавшим голосом спросил дед, насмерть перепуганный тем, что она так окончательно все решила и даже велит Димке собирать вещи. – Там удобнее говорить, чем в коридоре…
– У тебя картина новая? – У Маргариты было стопроцентное зрение, особенно когда дело касалось каких-нибудь дорогих безделушек. Она оглянулась на Егора и приблизилась к картине. – Боже мой, какая прелесть! Кто это, Егор?
– Гейнсборо, – назвал он первую пришедшую на ум фамилию. Маргарита пришла в неистовый восторг.
– Жорка, – плачущим голосом сказала она, – ну так просто невозможно жить! Ты меня всегда чем- нибудь расстраиваешь! А теперь еще и Гейнсборо купил!
– Купил, – признался Егор. – Пошли на кухню.
Она пошла, как бы очень неохотно и несколько раз оглядываясь по дороге, и даже упиралась, кокетливо и шутливо.
– Ну позови же Димульку! – приказала она, когда Егор усадил ее за стол. – Что он там так копается!
– Ты с лимоном будешь? – перебил дед торопливо.
