любезны. Сделайте перерыв.
– Какой еще святой? – себе под нос пробормотал Кирилл, подошел и сел рядом на теплую деревянную лавочку.
Света была безмятежна, как летний день, и никто бы не поверил, что она рыдала и говорила в трубу, что больше не хочет никаких темных дел. Тем не менее она рыдала и говорила.
– Ну, – сказала она, когда он вытащил сигареты, – что же вы?
– Что? – спросил он, не прикурив.
– Вы что, не собираетесь предложить сигарету даме?
Даме, может, и предложил бы, подумал Кирилл. Ему вдруг стало весело. Он вспомнил, что Настя Сотникова ни разу не взяла у него из пачки сигарету, все время ныряла за ними в свой необъятный портфель.
Он закурил сам и протянул Свете пачку вместе с зажигалкой.
– Да, – констатировала Света, – с манерами у вас проблемы. Я вас перевожу из ангелов в кандидаты. Будете кандидат в ангелы.
Она потянулась – он все держал перед ней пачку – как большое грациозное животное, вынула из-за головы золотистую от загара, длинную руку и наконец взяла у него сигареты.
– Полы вы тоже помыли вместо Муси?
– Какие полы?
– В бабушкином кабинете.
Он промолчал, разглядывая свою сигарету.
– Я всегда думала, зачем старухе кабинет? – Света закурила и, оттолкнувшись ногой, качнула гамак. – Ну что старуха может делать в кабинете? Она же не писала книг или картин! Она там сидела по полдня. Что она там делала?
– Может, ей вид из окна нравился, – предположил Кирилл, – или она там йогой занималась.
– А теперь там станет сидеть Настасья, – не слушая его, продолжала Света, – уж и порядок навела. Почему жизнь так несправедлива?
– А она несправедлива?
– Конечно. У нее все, у меня ничего. Почему?
– А чего вам не хватает?
– Мне всего не хватает, – вдруг сказала Света хищно и перестала качаться. – Работу свою ненавижу, но должна работать. Деньги обожаю, но их у меня нет. Мужика приличного и то нет. Смешно?
– Не очень, – сказал Кирилл.
– Вот, может, вас отобью у Настасьи. Хоть развлекусь.
– Не отобьете.
– Почему?
– Потому что мне не хочется, чтобы вы меня отбивали.
– Мало ли чего вам не хочется!
– Отбить можно того, кто хочет, чтобы его отбили, – сказал Кирилл назидательно, – а я не хочу. Поэтому не отобьете. Если хотите, давайте будем разговаривать нормально. Как люди. Если не хотите, то я пойду, пожалуй. Мне испанские танцы танцевать лень и не интересно.
– Значит, вы меня боитесь, – заключила Света гордо.
– Боюсь, – признался Кирилл, – вас не бояться – глупо. Ну что? Станем разговаривать?
– О чем мне с вами разговаривать? – вдруг крикнула она. Лицо сморщилось, губы набухли, нос стал неуместно большим, и Кирилл понял, что она сейчас зарыдает.
– Подождите, – сказал он торопливо, – не рыдайте. Я не хотел вас обидеть.
– Да неужели вы думаете, что меня может обидеть всякая… всякая дрянь вроде вас?! – снова закричала она и быстро вытерла слезы. – Неужели вы думаете, что я не понимаю, зачем вас сюда принесло?! У вас же на лбу написано, что вы решили поживиться! Вас здесь никогда не было, пока не было наследства, а теперь вы тут как тут, во все лезете, всех выспрашиваете, во все вмешиваетесь, шуточки какие-то отпускаете! Настасья дура, она не понимает, но я-то все вижу! Все!
– Я не понял, – осторожно проговорил он, – вы так за сестру переживаете? Хотите принять удар на себя?
– Какой удар? – всхлипывая, спросила Света.
– Меня.
– Вы не запудрите мне мозги, – сказала она и стала глубоко дышать, отчаянно стараясь больше не рыдать, – я не Настасья. У меня есть глаза. Бабушка была права – вы редкая сволочь. Не зря она ее предупреждала. Но разве Настя послушает!
Она говорила Кириллу, что он сволочь и дрянь, с таким удовольствием, что он подумал – это она себя убеждает. Ей легче будет смириться с фактом существования мужчины в жизни сестры, если этот мужчина окажется дерьмом.
Он даже похвалил себя за проницательность.
