Быть партизаном оказалось непросто.
Свет опять мелькнул, и Кирилл стал пробираться поближе, чтобы хоть что-нибудь рассмотреть.
Послышались приглушенные голоса и еще один странный звук, который Кирилл не смог разобрать. Голосов тоже было не разобрать. Говорили двое, но кто?
Пролетел ветер, обдав его водой с ног до головы, но в этом ветре послышалось еще что-то, заставившее его оглянуться. Дом почти скрылся за деревьями. Только крыша серебрилась под редкими звездами. Где-то там, в глубине этого дома Настя сидит на своей огромной кровати и напряженно, до звона в ушах слушает тишину.
Что в ней происходит, в этой тишине?
Кирилл подобрался еще поближе, хотя так и не видел к кому. Голоса звучали отчетливей, но слов он расслышать не мог. Ему показалось только, что один голос несколько раз произнес что-то вроде «в последний раз».
И вдруг все смолкло. Мелькнул быстрый желтый свет.
Кирилл стал осторожно раздвигать ветки, но ничего не увидел, кроме черных кустов и отвесной стены деревьев с той стороны сада.
Над головой у него как будто что-то коротко свистнуло, и от удара в затылок он уткнулся лицом в черную траву, мельком удивившись, почему это вдруг трава со всей силы бросилась ему в лицо.
Он пришел в себя довольно быстро и несколько секунд пытался сообразить, что произошло.
Его стукнули по голове, вот что.
Он все прекрасно помнил: свою игру в партизан, мелькающий свет, шелест в кустах и темную громаду дома за спиной.
А потом он получил по голове. Идиот.
Он осторожно сел, проверяя себя на целость и сохранность. По лицу что-то текло, он потрогал ладонью, пытаясь определить, кровь или грязь. В затылке было тяжело, и казалось, что в голову напихали чего-то лишнего.
Вот вам и гениальный сыщик. Мало того, что он позволил кому-то стукнуть себя по голове, он еще обнаружил перед неведомым противником свои интересы. Он так ничего и не узнал, зато противник теперь определенно в курсе, что Настин ухажер за ним следит.
Он испортил все, что только можно было испортить.
Кирилл встал на четвереньки и выбрался из кустов, не заботясь больше ни о какой конспирации. Даже если за ним кто-то наблюдает, это ничего не изменит.
Если только он не должен умереть прямо на садовой дорожке.
Умирать Кириллу Костромину не хотелось.
Стараясь не оглядываться и не бежать, он дошел до дома и поднялся на садовое крыльцо. Дверь была заперта. Значит, тот человек уже вернулся в дом. Или вообще вышел не из дома.
Кирилл запрокинул голову и посмотрел на Настин балкон. Балкон был в неизмеримой дали, и он не представлял себе, как на него залезть.
Очевидно, удар по голове был довольно сильным.
Кирилл забрался на шаткие перильца крыльца и постоял, балансируя и отчаянно пытаясь не свалиться. Потом, придерживаясь рукой за стену, дотянулся до нижней перекладины балкона и повис на ней, болтая ногами.
Каждый, кто проходил под турником, обязан был три раза подтянуться. Шесть раз прошел – восемнадцать раз подтянулся.
Он оттолкнулся от стены, перехватил руками и перенес себя через решетку балкона. На той стороне он угодил прямиком в цветочный горшок, который покатился по крашеным доскам с грохотом идущего в атаку танка.
– Кирилл!
– Тихо! Не кричи.
– Что с тобой?! Что ты там делал так долго?!
– В луже лежал. Только не кричи ради бога!
– Господи, ты же весь грязный! Что у тебя с лицом?!
– Я упал, – сказал Кирилл, – и еще наступил в какие-то твои цветы. Мне нужно в душ.
– Проводить тебя? – спросила Настя дрогнувшим голосом, рассматривая его, как будто он только что неожиданно вернулся с передовой.
– Не надо меня провожать. Я сам дойду. Где мои штаны?
Ему было неловко перед ней и стыдно, что неизвестный противник переиграл его и он теперь должен смывать с физиономии грязь, ощупывать свою шишку и делать вид, что так и надо, будто это просто часть его хитроумного плана.
Настя протянула ему джинсы.
– Кто там был?
– Не знаю. Я так и не понял. Не смотри на меня с таким ужасом. Ничего не произошло.
– Я тебя все-таки провожу.
