Маргарита погладила его – Ипполит уютно зевнул, ловким движением придвинулся поближе и огласил спальню благодарным урчанием.
Темно-фисташковые шторы были плотно задернуты, но лучи утреннего солнца, сумевшие пробиться сквозь оставшиеся щелки, подобно маленьким прожекторам освещали спальню, оформленную в тех же, что и шторы, но более светлых тонах. Взгляд Маргариты остановился на фотографии, стоявшей на столике у кровати. На ней Ивану было не больше десяти лет. Он сидел, прижавшись к мужчине лет сорока, который, без сомнения, был его отцом. Если бы не выцветшая бумага старой черно-белой фотографии, она бы подумала, что это Иван – настолько они были похожи.
Рядом лежало несколько книг – видимо, для чтения перед сном. Бросила взгляд на обложки: «
Среди других предметов интерьера ее внимание привлекла скрипка в потертом черном футляре, лежавшая на высокой тумбе у окна. Всю противоположную стену украшали картины, изображавшие морские яхты с белоснежными парусами. Почетное место занимало полотно, судя по всему, написанное на заказ: на фоне тех же яхт улыбался, демонстрируя безукоризненные зубы, хозяин вольногорского курорта.
«Не очень реалистично, но красочно», – подумала Маргарита.
Надо признаться, что она не без удовольствия предавалась изучению комнаты Ивана. Во всяком случае до тех пор, пока она не увидела на стене афишу, заботливо помещенную в рамочку и под стекло:
ЧАЙКА
Драма в 4-х действиях Антона Чехова
В роли Нины Заречной несравненная Зинаида Лаврова
Каждый вечер с 1 по 15 августа
Цена местам обыкновенная
Афишу украшала фотография несравненной Зинаиды в полный рост. Маргарите стало холодно и неуютно. В тело вернулась дрожь. Было грустно, очень грустно. Неизвестно, как долго продолжала бы она бродить по закоулкам мрачной печали, если бы не решительно раскрывшаяся дверь, сквозь проем которой нарисовалась угрюмая фигура отца. В руках он держал целый ворох теплой одежды для дочери. За ним вошел улыбающийся Иван, но, справившись о ее здоровье, сразу удалился.
Затем были обильный завтрак, на котором Елизавета Алексеевна не присутствовала, дорога домой на машине Ивана, краткое прощание и излишне подобострастные слова благодарности от Николая Петровича «спасителю его беспечной дочери».
Глава десятая, в которой все проясняется
Любимым праздником жителей Вольногор был Покров. Возрождение из руин Покровского храма горожане считали предвестником восстановления самого города. Рассказывают, что, когда после первой службы прихожане выходили на улицу, над городом висела не шевелясь пелена из ослепительно-лучистого снега, что было воспринято всеми как знак покровительства Пресвятой Богородицы. И действительно, жизнь в городе с этого момента стала налаживаться, а тот факт, что день рождения Ивана Иноземцева как раз приходился на Покров, считали еще одним добрым знаком.
Служба на Покров в вольногорском храме была примечательна еще одной давней традицией. Любой юноша мог в этот день открыть всем Вольногорам свою избранницу, покрыв ее голову белым платком. Женихи и невесты, конечно же, были всем заранее хорошо известны, но это никак не уменьшало всеобщего интереса к предстоящему событию.
Проснувшись рано, Маргарита услышала, как Дуся, хлопотавшая на кухне, припевала: «Батюшка Покров, покрой мать сыру землю и меня молоду! Бел снег землю прикрывает: не меня ль молоду замуж снаряжает? Батюшка Покров, покрой землю снежком, а меня молоду женишком!»
Выглянув в окно, увидела Федора Разина, неистово кромсающего дрова. От его голого торса шел пар, волосы были мокрыми от пота и взъерошенными. Рядом с ним уже образовалась целая горка белых березовых полешек. Дуся вышла во двор и встала поодаль, закутавшись в теплую шаль и с обожанием взирая на своего помощника. И еще сегодня она просто светилась от счастья. Похоже, все складывалось удачно.
На завтрак были тонкие блины, названные Дусей блинцами, по местному поверью запекающими углы в первый день зимы, чтобы дом тепло хранил.
Служба на Покров радостная. Воздух в храме наполнен хрустящей чистотой первого мороза – нет лучше времени, чтобы вымолить для себя вторую половину.
Благодать.
Когда певчие затянули «Величаем Тя, Пресвятая Дево, и чтим покров Твой честный», в храме возникло оживление: в руках молодых людей начали появляться приготовленные заранее белые платки, один за другим опускавшиеся на головы раскрасневшихся от трогательного волнения невест.
Утренние подозрения Маргариты оправдались. Одним из первых вперед протиснулся смущенный Разин и покрыл голову Дуси белым платком.
После службы на душе у Маргариты было радостно и спокойно. Она не заметила, как осталась одна в опустевшем храме. Ощущение внутреннего покоя было так желанно, что она боялась потерять его, выйдя на улицу. И лишь белый платок, опустившийся ей на голову, заставил ее обернуться.
Сзади стоял Иван Иноземцев. Он поцеловал ее, загадочно улыбнулся и, ничего не сказав, вышел из храма.
И зачем, собственно, что-то говорить, когда все и без того предельно ясно?
Глава одиннадцатая, в которой ничего не проясняется
В этот день никакого продолжения не было, а утром следующего дня Маргарита уже ехала по делам вольногорской школы в Москву, где ей предстояло провести долгие две недели.
Время тянулось тоскливо и медленно. Часами она просиживала в чиновничьих кабинетах, добиваясь все новых согласований и разрешений для нестандартной вольногорской школы. А вечерами доставала аккуратно сложенный белый платок, пытаясь представить объяснение Иноземцева и постоянно бросая взгляд на телефон – в надежде, что он наконец-то позвонит. Несколько раз пыталась позвонить сама – увы, безрезультатно: абонент был недоступен. Ее опасения по поводу здоровья коварного Ивана тоже не оправдались. Каждый вечер на электронную почту приходили письма от отца, и он непременно упоминал своего «доброго друга» Ивана Григорьевича Иноземцева, который, судя по всему, был совершенно здоров.
Маргарита потратила немало душевных сил, чтобы прогнать прочь неприятные размышления о причинах этого затянувшегося, гнетущего молчания. Она пыталась отвлечь себя походами по московским магазинам, но себе ничего не покупала, посвящая все время приятным поискам правильной рубашки и правильного галстука для него – так, чтобы расцветка непременно подходила и к его глазам, и к ее любимым платьям.
По возвращении в Вольногоры Иноземцев был первым человеком, с которым она столкнулась на улице. Он поприветствовал ее не останавливаясь – не то чтобы сухо, но намеренно кратко. Поначалу она объяснила это его нежеланием выражать свои чувства прилюдно. Но и на следующий день ситуация повторилась вновь. От него не было ни звонков, ни электронных сообщений.
А тут новый удар как снег на голову: отец сказал, что Иван Григорьевич из-за загруженности не сможет больше брать у Маргариты уроков английского! Вот это новость так новость! И что это за загруженность такая? На курорте сезон почти что мертвый – отдыхающих по пальцам пересчитать. Иноземцев всегда казался ей человеком прямым, и вдруг начинает сочинять глупейшие отговорки, будто хочет избавиться от нее, как от надоедливой мухи. Нет, так в людях она еще никогда не ошибалась.
А что если ее оклеветали какие-нибудь «доброжелатели»? Такие людишки густо замешают ложь на правде, в красивую обертку завернут и так ославят, что и не отмоешься никогда.
