большинство из все еще остававшихся в автопарке машин. Обрушившаяся бетонная крыша гаражного бункера превратила их в груду искореженного металла.
Неожиданно для всех 25 апреля в бункере снова появился министр вооружений Шпеер. Завидев его, Ева прослезилась и, обняв министра, радостно воскликнула:
— Я знала, что вы приедете. Ведь вы не из тех, кто бросает фюрера в беде!
— Да, да, конечно, — пробормотал смущенный таким теплым приемом давно уже ведущий собственную игру Шпеер и поспешил к Гитлеру.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Я все еще надеюсь, милая Ханна, что генерал Венк со своей армией подойдет с юга. Он должен отогнать русских подальше… Тогда мы овладеем положением…
Но уже очень скоро «день надежд» сменился отчаянием, и тот же Вейдлинг посоветовал Гитлеру прорываться на запад через единственную оставшуюся лазейку. Однако Борман с Геббельсом отговорили Гитлера от этой затеи.
Затем произошло то, что повергло Гитлера в глубокое уныние и лишило его последней надежды. Все дело было в телеграмме Германа Геринга, которую фюрер, если верить Шпееру, получил в ночь на 24 апреля. Хотя по другим данным, телеграмма поступила в бункер 25 или даже 26 апреля.
Мы уже говорили о той фразе, которую Гитлер так неосторожно произнес 22 апреля, согласно которой именно Герман Геринг должен был вести переговоры с Западом. В тот же день доверенное лицо Геринга в Ставке генерал Коллер вылетел в Берхтесгаден и сообщил о ней рейхсмаршалу. «Так что начинайте переговоры, — закончил Коллер доклад, — пока еще не поздно!»
Геринг задумался. Больше всего на свете он боялся провокаций со стороны своего злейшего врага Бормана, но терять было уже нечего, и он решил воспользоваться создавшимся положением. Однако, прежде чем послать телеграмму Гитлеру, он вызвал начальника канцелярии Ламмерса и показал ему указ фюрера, в котором тот говорил о непредвиденных обстоятельствах и его преемственности.
— Что вы скажете? — спросил он. — Можно ли считать, что те непредвиденные обстоятельства, о которых идет речь в завещании фюрера, наступили?
— Да, конечно, — ответил Ламмерс, — и вы вправе поступать как наместник фюрера…
Прочитав послание «верного Геринга», Гитлер впал в прострацию, а придя в себя, гневно воскликнул:
— Это предательство!
— Вы правы, мой фюрер, — согласно кивнул стоявший рядом Борман, люто ненавидевший Геринга и мечтавший о том светлом дне, когда он сможет бросить этого борова за решетку. — Герман Геринг подлый изменник! Его следует немедленно арестовать и предать казни!
Однако Гитлер не спешил казнить «верного Германа». Он умел читать между строк и понял, что Геринг избавлял его от унизительных переговоров с Западом и не посягал на его власть в дальнейшем. Геринг указывал Гитлеру путь к спасению и в случае его согласия развязывал себе руки для любых сделок с союзниками от своего имени.
— Да что там говорить, — прервал размышления притихшего Гитлера Геббельс, — это самый настоящий ультиматум, в котором содержится предательская попытка захватить власть… Надо срочно принимать надлежащие меры…
Гитлер покачал головой и неожиданно для всех вдруг сказал:
— Да, все это так… но переговоры о капитуляции он пусть все же ведет…
Борман озадаченно взглянул на Геббельса. Его, как и самого министра пропаганды, такое развитие событий не устраивало. Чего доброго, эта свинья сумеет договориться с англосаксами и станет главой новой Германии, а они окажутся лишними в той большой политической игре, которую, судя по всему, оба нацистских лидера вели за спиной Гитлера.
— Как, — недоуменно воскликнул Борман, — вы прощаете человека, который посягнул на вашу власть?
Все еще не принявший окончательного решения Гитлер неопределенно махнул рукой и взглянул на личного адъютанта группенфюрера СС Шауба.
— Любой ценой прорвитесь в Мюнхен и сожгите все мои личные бумаги! Затем то же самое сделайте в Оберзальцберге…
Шауб щелкнул каблуками и покинул комнату. Гитлер взглянул на застывшего с тревожным выражением на лице Бормана.
— Мартин, — наконец произнес он, — дайте Герингу следующую телеграмму. Ваше намерение взять на себя руководство государством является государственной изменой. Государственные измены караются смертной казнью…
При этих слова лица Бормана и Геббельса просветлели, и они обменялись многозначительными взглядами. Но то, что они услышали дальше, снова повергло их в уныние.
Кончив диктовать, Гитлер бессильно откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Борман и Геббельс вышли из комнаты.
— Что будем делать? — спросил Геббельс. — Такой телеграммой этого борова не удержать!
— Арестовывать! — пожал плечами Борман. — Что же еще!
Он подозвал адъютанта и продиктовал еще одну телеграмму. На этот раз оберштурмбанфюреру СС Франку, командиру эсэсовской части в Оберзальцберге:
— Геринг имеет изменнические намерения. Приказываю вам немедленно арестовать Геринга, чтобы лишить его всех возможностей их осуществления. Об исполнении доложить мне лично. Борман.
В эту минуту очередной советский снаряд попал в канцелярию. С потолка посыпалась штукатурка. Борман поморщился и закончил диктовать приказ:
— Если Берлин падет, всех предателей от 22 апреля 1945 года расстрелять… Вот так, Йозеф, — взглянул он на Геббельса, и тот согласно кивнул.
Получив приказ Бормана, Франк занял все здания Оберзальцберга и изолировал город от внешнего мира. Но самого Геринга из соображений безопасности отправили в Австрию, где он находился под охраной СС до своего пленения американцами.
Артобстрел усиливался с каждой минутой. В бункер фюрера было несколько прямых попаданий, но толстые бетонные перекрытия пока выдержали. Положение обострилось настолько, что часовые в Имперской канцелярии получили автоматы и ручные фанаты на случай отражения парашютного десанта. В северной части немецкой столицы вовсю шли жестокие уличные бои.
— Я прошу разрешить мне остаться с вами в бункере, — попросила фюрера Рейтч.
— Зачем? — удивился Гитлер.
— Хочу разделить вашу судьбу! — ответила знаменитая летчица.
— Нет, — покачал головой фюрер. — Приказываю вам немедленно покинуть Берлин! Я всегда ценил вас как летчицу, — на глазах Гитлер выступили слезы, — а теперь убедился, что вы и очень преданный человек… Эх, если бы все генералы были такими, как вы! — с неожиданной злостью повторил он уже ставшую для него привычной фразу. — Все, прощайте!
Гитлер слегка коснулся рукой плеча стоявшей перед ним отважной летчицы и пошел прочь шаркающей походкой. Женщина заплакала.
— Там они будут в полной безопасности, — заявил он, — в то время как здесь они рискуют попасть в руки русского десанта…
Гитлер молча слушал, а Ева удивленно смотрела на министра пропаганды. И в самом деле, сколько же можно говорить на эту тему? Она уже приняла решение и останется со своим возлюбленным. Тем не менее в тот же день ей снова пришлось выслушать просьбу об отъезде. На этот раз от Эриха Кемпки.
