— Но не остались? — спрашивали журналисты. — Почему?
— Гитлер не разрешил, и мне пришлось улететь.
— Одной?
Но пока Гитлер был еще жив и, к изумлению своего окружения, решил исполнить свой последний долг на этой земле — жениться на той самой Еве Браун, которая пятнадцать лет назад произнесла пророческую фразу о том, что Гитлер является тем мужчиной, с которым она умрет.
— Сегодня вечером, — сказала она 28 апреля Траудль Юнге, — мы будем плакать…
Около восьми часов вечера Гитлер вызвал Юнге в кабинет, где уже был накрыт стол.
— Нет, мой фюрер! — ответила Юнге.
— Будь внимательна, это очень важно, — продолжал Гитлер. — Это мое политическое завещание…
И вот как описывает эту сцену Н. Ганн: «Текст оказался очень длинным. Гитлер с трудом сдерживал нетерпение и чуть ли не каждую минуту выходил из комнаты. Он ничего не исправлял, хотя обычно оттачивал каждую фразу и во время диктовки менял целые абзацы. Затем Юнге начала стенографировать его личное завещание и окончательно поняла, что имела в виду Ева Браун. В эту ночь Гитлер женится на ней, они устроят свадьбу, но плакать будут не от радости.
Для меня также было совершенно очевидным, что если народы Европы станут разменной монетой, то именно евреи как истинные преступники в этой кровавой борьбе будут нести за это ответственность. У меня не оставалось ни капли сомнения в том, что за это время не только миллионы детей европейских арийских народов умрут от голода, не только миллионы взрослых людей найдут смерть, не только сотни тысяч женщин и детей сгорят и погибнут под бомбежками в городах и истинный преступник не искупит своей вины даже с помощью самых гуманных средств. После шести лет войны, которая, несмотря на все неудачи, однажды канет в историю как большинство славных и доблестных проявлений жизненных устремлений нации, я не могу покинуть город, который является столицей рейха. Поскольку сил осталось слишком мало, чтобы оказать дальнейшее сопротивление вражескому наступлению в этом месте, и наше сопротивление постепенно ослабевает, поскольку солдаты, введенные в заблуждение, испытывают недостаток инициативы, я бы хотел, оставаясь в этом городе, разделить судьбу с теми миллионами других людей, кто добровольно решил поступить таким же образом. Кроме того, я не желаю попадать в руки врага, который жаждет нового спектакля, организованного евреями ради удовлетворения истеричных масс.
Поэтому я решил остаться в Берлине и добровольно избрать смерть в тот момент, когда я пойму, что пост фюрера и канцлера нельзя будет далее сохранить. Я умираю со счастливым сердцем, сознавая безмерные дела и подвиги наших солдат на фронте, наших женщин в тылу, подвиги крестьян и рабочих и небывалый в истории вклад нашей молодежи, носящей мое имя.
Возможно, в будущем это станет частью кодекса чести германского офицера — как это уже случилось на нашем флоте — что сдача района или города является невозможной и что прежде всего командиры должны идти впереди как блестящий пример, честно выполнив свой долг до самой смерти.
Прежде всего я поручаю руководителям нации и тем, кто им подчиняется, тщательно соблюдать законы расы и безжалостно противостоять всемирному отравителю всех народов — международному еврейству…
Гитлер на мгновение замолчал, потом резко дернул головой и продолжал:
Моя жена и я, чтобы избежать позора краха или капитуляции, выбираем смерть. Мы хотим, чтобы наши останки были тотчас же сожжены на том месте, где я выполнял большинство своих каждодневных дел на протяжении 12 лет моего служения народу…»
Услышав последнюю фразу, Юнге вздрогнула и взглянула на Гитлера. Тот поймал ее взгляд и грустно покачал головой. Не в силах сдержать слезы, секретарша встала и отправилась в находившуюся рядом комнату перепечатывать на машинке оба завещания.
Через час он вернулся. В кабинете Гитлера уже собрались гости: Борман, Геббельс с женой, генералы Бругдорф, Кребс, руководитель «Гитлерюгенда» Аксман и еще несколько человек. Гитлер был одет в свой скромный партийный китель с неизменным Железным крестом. Ева надела любимое платье фюрера из черного шелка, длинное и наглухо застегнутое. В волосах красовалась бриллиантовая заколка, на шее висела золотая цепочка с подвеской из топаза, на тонком запястье сверкали золотые часы с бриллиантами. Свидетелями выступали Геббельс и Борман.
За несколько минут до полуночи ритуал был завершен. В волнении Ева подписалась на брачном свидетельстве девичьей фамилией, затем зачеркнула букву Б и в первый и последний раз в своей жизни подписалась: Ева Гитлер.
Брак был заключен 28 апреля. Однако Адольф Вагнер неожиданно для всех перенес их бракосочетание на другой день. Не дождавшись, пока на брачном свидетельстве просохнут чернила, он сложил два листка и стер дату. Когда он это заметил, уже наступило 29 апреля.
Гитлер, с трудом волоча ногу, отправился в комнату, где его секретарша работала с завещаниями. За ним последовал Геббельс. В четыре часа утра Гитлер внимательно прочитал оба документа и вместе с Геббельсом вернулся к гостям.
Рано утром, когда новобрачные уже удалились в спальню Евы, двое рослых эсэсовцев притащили в сад рейсхканцелярии мужа ее младшей сестры и поставили его лицом к разбитой во многих местах стене. Фегеляйн истерически выкрикнул «Нет!», затем неожиданно для своих палачей упал на землю. Грохот автоматных очередей заглушила канонада советской артиллерии.
О свадьбе Гитлера будут писать много и, как правило, в иронических тонах: вот мол, наслушался Вагнера и устроил комедию. Но… ничего смешного здесь нет. Так повести себя, как повели они, могут немногие.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— 1 мая, — сказал он, — русские займут Берлин!
К нему присоединился и молодежный рейхсфюрер Аксман, который заверил Гитлера, что его ребята умрут, но спасут своего фюрера.
Более того, он принялся за письмо Кейтелю, которое фельдмаршалу должен был передать один из офицеров, намеревавшийся пройти за линию фронта. В своем последнем в жизни послании военным Гитлер в очередной раз обвинил генералов в поражении Германии и, конечно же, в предательстве, в котором его постарался убедить находившийся рядом Борман. «Неверность и измена на протяжении всей войны, — писал фюрер, — разъедали волю к сопротивлению. Поэтому мне и не было дано привести мой народ к победе… Этот генеральный штаб нельзя сравнить с генеральным штабом в период Первой мировой войны…»
Конечно, все это выглядело наивным, однако ни Геббельс, ни Борман так не считали. Анафема военным была для них очень важна, поскольку они и сейчас все еще опасались, что именно те начнут переговоры с союзниками. Что же касается Бормана, то он, по словам Д. Мельникова и Л. Черной, направил трех курьеров… в ставку Деница с завещанием Гитлера, в котором было сказано, что власть в стране передается Деницу, Геббельсу и Борману. Борман отправил также письмо Гитлера Кейтелю и, наконец, поздно вечером послал телеграмму Деницу, в которой также писал о «предательстве» Кейтеля. Телеграмма заканчивалась словами: «Фюрер жив и руководит обороной Берлина». В той сложной интриге, которую вели Борман и Геббельс, им было выгодно до последней минуты действовать от имени Гитлера.
Закончив диктовать письмо, Гитлер взглянул на Геббельса.
— Я еще раз предлагаю тебе, Йозеф, покинуть меня вместе с семьей…
Лоренц, представитель имперского шефа печати Дитриха, а также полковник Белов и штандартенфюрер СС Цандер, личный адъютант Бормана, получили приказ попытаться прорваться, имея на руках каждый по копии этих документов. Они покинули окруженный Берлин в различных направлениях,
