курсе.
Они столпились вкруг и прочитали записку поверх ее плеча. У Пэтти секретов не было.
— Это от профессора Фелпса… что он имеет в виду? — озадаченно спросила Близняшка.
— Ох, Пэтти, — простонала Присцилла, — ты же не хочешь сказать, что поверила во всю эту чушь на самом деле?
— Конечно, я поверила. Откуда мне было знать, что она лжет?
— Она не лгала. Не выражайся так опрометчиво.
— Позволь узнать, в таком случае, как ты это называешь? — рассерженно молвила Пэтти.
— «Местным колоритом», моя милая, просто «местным колоритом». Видишь ли, всякому терпению приходит конец.
— Почему ты мне не сказала? — завопила Пэтти.
— Я не могла предположить, что ты ей поверила. Думала, что вы шутите все время.
— В чем дело, Пэтти? Что ты натворила? — заинтересовались остальные, разрываясь между простительным чувством любопытства и ощущением, что следует удалиться, пока не разыгралась семейная драма.
— О, расскажи им, — горько сказала Пэтти. — Расскажи всем, кого увидишь. Прокричи это с купола обсерватории. Лучше так и сделай, а через пару часов эта новость разойдется по всему колледжу.
Присцилла принялась объяснять и покамест она объясняла, до нее начала доходить смешная сторона происшествия. Когда она закончила свой рассказ, все, кроме Пэтти, были доведены до истерики.
— Бедный редактор, — захлебываясь, сказала Присцилла. — Он вечно охотится за сенсациями и одну из них он теперь явно получил.
— Где она, Пэтти — газета? — задыхаясь, спросила Бонни.
— Я выкинула ее, — сказала Пэтти угрюмо.
Обыскав мусорную корзину, Присцилла извлекла газету и все четверо радостно склонились над ней.
Выдающийся ирландский астроном проводит несколько дней в Америке, читая лекции в ведущих колледжах… Его знаменитое открытие колец Сатурна сделано во время подъема на воздушном шаре на высоту три тысячи футов… Несмотря на его первый визит в Соединенные Штаты, он говорит лишь с легким провинциальным акцентом… Преданный сын старой Ирландии…
— Пэтти, Пэтти! Уж кому-кому, а тебе не пристало быть такой легковерной!
— Вслед за этим родители профессора Джеймса Харкнера Уоллиса напишут Прекси о том, что их сын не сможет больше выступать здесь с лекциями, если он должен подвергаться такого рода вещам.
— Отвратительно! — с жаром сказала Бонни Коннот.
— Когда вы перестанете смеяться, я хотела бы услышать от вас, что мне делать дальше.
— Скажи профессору Фелпсу, что это была описка.
— Описка длиною в добрую половину рубрики, — сказала Близняшка.
— Мне кажется, девочки, что с вашей стороны непристойно смеяться, когда, возможно, в эту минуту меня исключают из колледжа.
— Собрание факультета состоится не ранее четырех часов, — заметила Бонни.
Пэтти села за стол и зарылась лицом в ладони.
— Пэтти, — позвала Присцилла, — ты что, плачешь, а?
— Нет, — свирепо сказала Пэтти. — Я думаю.
— Тебе никогда не придумать того, что объяснило бы эту ситуацию.
Пэтти подняла голову с видом человека, озаренного вдохновением. — Я скажу ему правду.
— Не поступай столь опрометчиво, — умоляюще попросила Близняшка.
— Это, безусловно, единственное, что ты можешь сделать, — проговорила Присцилла. — Садись и напиши ему письмо, а я обещаю не смеяться, пока ты не закончишь писать.
Пэтти встала. — Я, пожалуй, пойду повидаюсь с ним.
— О нет. Напиши ему письмо. Это намного проще.
— Нет, — сказала Пэтти с достоинством. — По-моему, я должна ему персональное объяснение. Моя прическа в порядке? Девочки, если вы расскажете об этом до моего возвращения хоть одной душе, — прибавила она, закрывая дверь, — я не скажу вам ни слова из того, что он сказал.
Вернулась Пэтти полчаса спустя, как раз, когда они, наконец, усаживались пить чай. Она оглядела полутемную комнату. Обнаружив только четыре находившихся в ожидании лица, она неторопливо устроилась на подушке на полу и протянула руку за чашкой горячего чая.
— Что он сказал? Почему ты так задержалась?
— О, я зашла в секретариат, чтобы поменять факультативные программы, и задержалась.
— Ты же не хочешь сказать, что он заставил тебя выбрать для факультатива астрономию? — спросила Присцилла с негодованием.
— Нет, конечно, — ответила Пэтти. — Я бы не сделала этого, если бы он так поступил.
— О, Пэтти, я знаю, как тебе нравится играть на нервах, но, по-моему, это низко. Ты ведь знаешь, в каком мы напряженном ожидании. Расскажи нам, что произошло.
— Ну, — произнесла Пэтти, безмятежно раскладывая вокруг себя свои юбки, — я рассказала ему все как было. Я ничего не утаила — даже невесту со свинкой.
— Он рассердился или смеялся?
— Он смеялся до тех пор, — сказала Пэтти, — пока я не решила, что сейчас он упадет со стула, и стала с беспокойством оглядываться в поисках воды и колокольчика. Для преподавателя у него просто поразительное чувство юмора.
— Он был с тобой любезен?
— Да, — сказала Пэтти, — он был душкой. Когда он покончил с обсуждением Универсальной Истины, я спросила у него, могу ли я выбрать астрономию, и он ответил, что во втором семестре она покажется мне довольно сложной; но я сказала ему, что жажду работать, и он сказал, что я продемонстрировала замечательную способность объяснять феномены и что если я подойду к этому основательно, то он будет рад зачислить меня в группу.
— Мне кажется, мужчина, который так умеет прощать,
— Определенно, ты храбрее, чем я о тебе думала, — заявила Бонни. — Я ни за что на свете не пошла бы объясняться с этим человеком.
Пэтти сдержанно улыбнулась. — Если вам приходится объясняться с женщиной, — сказала она тоном человека, излагающего естественное право, — то лучше написать письмо; если же это мужчина, всегда объясняйтесь с ним лично.
XII. Крайности этикета
