Пэтти в колледже

которые отмечают отсутствующего; потом, если они узнают, что человек пропустил больше положенного, его вызывает комитет самоуправления и интересуется причиной. Если он не в состоянии предоставить толкового объяснения, его на месяц лишают привилегий, и он не может заседать в комитетах, играть в пьесах или брать отгулы, чтобы отлучиться из города.

— Понимаю, — сказал епископ, — и Вам придется понести все эти наказания?

— О нет, — спокойно сказала Пэтти, — я предоставлю хорошее объяснение.

— И что Вы скажете? — спросил он.

— Я точно не знаю, — придется положиться на вдохновение момента.

Епископ недоуменно разглядывал ее. — Вы хотите сказать, — спросил он, — что, нарушив правило, Вы намереваетесь избегнуть наказания с помощью… грубо говоря… обмана?

— О нет, епископ, — произнесла Пэтти шокировано. — Разумеется, я скажу правду, только, — она с неотразимой улыбкой посмотрела в лицо епископу, — комитет, наверное, ее не поймет.

На мгновение лицо епископа разгладилось, но затем он вновь посерьезнел. — С помощью уловки? — спросил он.

— Д-да, — призналась Пэтти, — полагаю, Вы могли бы назвать это уловкой. Смею заметить, я очень плохая, — добавила она, — но в таком месте, как это, приходится иметь репутацию замечательной личности, иначе тебя будут игнорировать. Я не могу соперничать в добродетели, или в атлетике, или еще в чем-то подобном, поэтому мне ничего другого не остается, как опережать в безнравственности — для этого у меня есть исключительные способности.

Уголки губ епископа конвульсивно дрогнули. — Вы не похожи на человека с уголовным прошлым.

— Я еще молода, — ответила Пэтти, — и у меня не было удобного случая проявить себя.

— Милая девочка, — промолвил епископ, — я уже прочел сегодня одну проповедь, которую Вы не пришли послушать, и не могу гарантировать, что прочту еще одну ради Вашей пользы. — У Пэтти явно свалился камень с души. — Однако я хотел бы задать Вам один вопрос. Пройдут годы, колледж останется позади, и кого-то из Ваших однокашниц спросят: «Вы знавали…» Вы не сказали мне своего имени.

— Пэтти Уайатт.

— «Вы знавали Пэтти Уайатт, какой она была?», так вот, будет ли ответ таким, каким бы Вам хотелось его услышать?

Пэтти подумала. — Д-да, мне кажется, в целом, они будут на моей стороне.

— Нынче утром, — безмятежно продолжал епископ, — я совершенно нечаянно спросил одного профессора о некоей молодой женщине — Вашей однокашнице — дочери моего старинного друга. Ответ последовал незамедлительно, без колебаний и Вы можете представить себе, как он меня обрадовал. «Во всем колледже нет девушки чудеснее ее, — сказал он, — она честна в работе и честна в игре, и во всем, что она делает, она абсолютно добросовестна».

— М-мм, — сказала Пэтти, — должно быть, это Присцилла.

— Нет, — улыбнулся епископ, — это не Присцилла. Молодая женщина, о которой я говорю, — председатель вашей студенческой ассоциации, Кэтрин Фэйр.

— Да, верно, — проговорила Пэтти серьезно. — Кэти Фэйр рубит прямо с плеча.

— А Вы разве не хотели бы выйти из стен колледжа с такой репутацией?

— Да не такая уж я плохая, — взмолилась Пэтти, — то есть, если говорить об испорченности как таковой. Но я не могла быть такой же хорошей, как Кэти: это значило бы пойти против природы.

— Боюсь, — предположил епископ, — что Вы не слишком стараетесь. Сейчас, когда Вы молоды, Вам, возможно, не кажется, что то, что думают люди, важно; но что будет, когда Вы станете старше? А до этого не так уж много времени, — добавил он. — Не успеете опомниться, как придет старость.

Пэтти приняла серьезный вид.

— Вскоре Вам исполнится тридцать, затем сорок, а потом пятьдесят.

Пэтти вздохнула.

— Полагаете, что в таком возрасте женщина привлекательна, если она пускается на уловки и ухищрения?

Испытывая некоторую неловкость, Пэтти рыла носком ботинка небольшую ямку в сосновых иголках.

— Следует помнить, моя дорогая, что нельзя вылепить характер в одно мгновение. Характер — растение медленнорастущее, и семена требуют заблаговременной посадки.

Епископ поднялся и Пэтти облегченно вскочила на ноги. Он прихватил подушку и книгу, и они стали спускаться с холма. — Все-таки я прочел Вам проповедь, — произнес он сконфуженно, — но проповедовать — моя профессия, и Вы должны простить старика за банальность.

Остановившись перед дверью Филлипс-холла, Пэтти с улыбкой протянула руку. — До свидания, епископ, — сказала она, — и спасибо за проповедь, думаю, я нуждалась в ней — я действительно становлюсь старше.

Она медленно поднялась по лестнице и, помешкав немного возле своей комнаты, в которой звук смеющихся голосов, доносившихся сквозь окно с фрамугой, означал, что клан в сборе, проследовала к двери одноместной комнаты в конце коридора.

— Войдите, — позвал голос в ответ на ее стук.

Пэтти повернула ручку и просунула голову в дверь. — Привет, Кэти! Ты не занята?

— Конечно, нет. Заходи и поговори со мной.

Пэтти закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. — Это не дружеский визит, — объявила она торжественно. — Я пришла к тебе официально.

— Официально?

— По-моему, ты председатель студенческой ассоциации?

— По-моему, да, — вздохнула Кэти, — и если у президента Соединенных Штатов хоть вполовину меньше хлопот с его подданными, чем у меня с моими, то я выражаю ему мое искреннее сочувствие.

— Наверное, мы доставляем тебе массу хлопот, — сокрушенно произнесла Пэтти.

— Хлопот! Дорогая моя, — сказала Кэти серьезно. — Всю неделю я провела, бегая от коттеджа к коттеджу и держа речи перед этими чертовыми первокурсницами. Они не станут подавать объяснительных записок по поводу прогулов церковной службы и будут сбегать с библиотечными книжками и, вообще, они аморальны.

— Они могут себе это позволить, ведь они молоды, — вздохнула Пэтти с завистью. — Я же старею, — прибавила она, — и пришло время измениться к лучшему. Я заскочила к тебе, чтобы сказать, что у меня набралось четыре прогула сверх нормы, в отношении которых у меня нет ни единого объяснения.

— О чем ты говоришь? — потрясенно спросила Кэти.

— Об объяснительных записках насчет прогулов церковных служб. Я пропустила дополнительно четыре службы, — кажется, четыре, хотя я, пожалуй, сбилась со счета, — и у меня совершенно нет объяснений.

— Но, Пэтти, не говори так. У тебя должно быть какое-нибудь объяснение, какая-нибудь отговорка для…

— Ни малейшего намека. Просто я не пошла, потому что мне не хотелось идти.

— Но ты должна предоставить мне какую-нибудь причину, — огорченно возразила Кэти, — иначе мне придется сообщить комитету и тебя лишат привилегий. Ты не можешь себе этого позволить, понимаешь, ты же распорядительница выпускного бала.

— Но у меня не было повода и я не могу его сейчас придумать, — сказала Пэтти. — Скоро мне исполнится тридцать, затем сорок, а потом пятьдесят. Полагаешь, что в таком возрасте женщина привлекательна, если она пускается на уловки и ухищрения? Характер, — прибавила она торжественно, — это медленнорастущее растение, и семена требуют заблаговременной посадки.

Кэти выглядела озадаченной. — Я не знаю, о чем ты говоришь, — произнесла она, — но, думаю, что ты знаешь. Как бы то ни было, — добавила она, — я сожалею насчет должности распорядителя, но я… ну, я вроде как тоже рада. — Она положила руку на плечо Пэтти. — Конечно, ты всегда нравилась мне, Пэтти, — и всем нравишься, — но мне кажется, я никогда не оценивала тебя по достоинству, и я рада, что поняла это раньше, чем мы закончили колледж.