распоряжений.
— Я справлюсь с остальным сам, — сказал ему Ник. — Вызову автомобиль, когда мне понадобится. Спокойной ночи!
Когда дверь за Анри закрылась, он обернулся к Тото:
— Бэби, ровно через десять минут я позвоню одному моему другу и попрошу его взять тебя к себе ненадолго.
Тото курила, взобравшись на ручку одного из кресел.
— Ник.
— Что скажете, зеленоглазая волшебница?
— Давай потушим свет на эти десять минут и посидим в темноте, как в Вене. Хорошо?
Ник повернул выключатель. Тото перешла к окну, он присоединился к ней, и, стоя плечо к плечу, они смотрели на улицу, на мелькавшие мимо автомобили, на деревья парка, освещенные высокими фонарями. Вдруг Тото сказала:
— Мы зря тратим наши чудесные минутки. Иди сюда!
Она потянула его к дивану и откинулась ему на руки, положив голову ему на плечо.
— Ник, скоро нам можно будет обвенчаться?
— Через несколько месяцев, радость моя!
— Сколько месяцев?
— Три или четыре, смотря по тому, когда будет назначен разбор дела.
— Когда мы будем женаты, я не позволю тебе выпроваживать меня в темноту, на холод, в одиннадцать часов ночи! Не позволю ведь? Тогда ты сам отнесешь меня в постельку, разденешь и будешь очень любить — правда ведь?
— Программа, кажется, разумная, — тихо сказал Ник.
— Почему ты вдруг стал таким чужим-чужим? Почему твоя любовь словно умерла? Моя ведь не умирает. Почему, Ник?
— Сокровище мое, на твое глупенькое 'почему' не может быть ответа, так как вопрос не имеет под собой ни малейших оснований, ни даже тени…
— Если ты все еще любишь меня так, как я люблю тебя, поцелуй меня, и я узнаю.
Было темно, прохладно и очень тихо. Только учащенное прерывистое дыхание влюбленных нарушало тишину. Вдруг Тото вскрикнула:
— Ты любишь, любишь! Нет, целуй меня, как целовал раньше, целуй нашими поцелуями. О, о!..
Ник оттолкнул ее от себя. При слабом свете высоких уличных фонарей, колеблемых ветром, она увидела его побледневшее лицо с закрытыми глазами и судорожно сжатые руки.
Она зашептала:
— Ник… любимый… любимый мой… О, что с тобой? Что я наделала? Почему ты больше не целуешь меня? Не любишь? Значит, правда, не любишь?
Миг один, и она уже была подле него на диване; стоя на коленях, обхватила его голову и прижала ее к своей груди.
— Скажи… скажи мне…
Она спустилась ниже, приникла щекой к его щеке, всем хрупким телом угнездилась в его объятиях, — и бурные, весенние полые воды страсти захлестнули их обоих, сметая все плотины принятых решений и дорого дающегося Нику самообладания.
— Люблю тебя… люблю тебя… люблю тебя… — шептал голос Тото, тонкие белые руки крепче сжимали его, и пылающие уста вдруг снова прильнули к его устам…
Позже он стоял подле нее на коленях; слов не было произнесено; только ручки Тото, свежие ручки нежно гладили его по лицу.
Тишину нарушало время от времени завывание автомобильных сирен, которые в Париже звучат как- то особенно. Ник ближе придвинулся к Тото и опустил голову ей на грудь, а Тото обвила его голову руками и крепче прижала к себе.
Бесконечная нежность, сказавшаяся в этом движении, потрясла Ника сильнее, чем что бы то ни было в его жизни, с самого детства.
Он заговорил громким шепотом, поднимая к ней лицо:
— Любовь моя, моя крошечная девочка, что я сделал с тобой… что сделал?
И услышал… услышал бы даже, если бы Тото говорила совсем невнятно:
— Сделал? Ты только любил меня. О, милый, милый, разве ты не хотел этого?
Он поднял голову и, несмотря на полумрак, Тото прочла в его взгляде отчаяние.
— Хотел ли я? Нет в мире человека, который в такую минуту не был бы полон тобой. Но я должен был беречь тебя. Я несвободен, а ты совсем-совсем одна. Боже, ты представить себе не можешь, до чего мне мучительно стыдно!
Тото отстранила его и поднялась; ее голос доходил до него словно издали, очень слабый, надломленный:
— Я… я думала, это победный час нашей любви. Я не могла предположить, не ожидала, что ты… так это воспримешь. Я думала… я верила, что, когда люди любят так, как мы любим, они и чувствуют все заодно, так связывает их любовь. Ты все… все испортил. Мне казалось, будто весь мир куда-то провалился… остались только мы одни. Ты и я… Ты и я одни… Не могу больше… ты любил меня так… ты не чувствовал… как я… будто всю жизнь я только и ждала соединения с тобой… будто сейчас все счастье, вся радость мира осенила меня… Ты ничего, ничего этого не чувствовал. Я ухожу. Тебе стыдно за меня. Ты это сказал… сказанного не вернешь.
Она старалась оттолкнуть его, но его руки только крепче обнимали ее, — чем больше она вырывалась, чем больше протестовала. Он заговорил гневно, задыхаясь:
— Я стыжусь тебя? Стыжусь нашей любви?.. О Боже, да ты сама не понимаешь, что говоришь! Стыжусь! Не хотел тебя! Как ты полагаешь, что чувствует мужчина, когда он безумно влюблен в женщину? Я хотел тебя до того, что с ума сходил. Я давно уже знал, что мне нельзя встречаться с тобой. И с первого раза понял, что ни за что от тебя не откажусь. И теперь…
— И теперь… — встрепенулась Тото, поднимая к нему свое личико. — О, скажи мне…
— Теперь ты ведь вся моя… вся?
Пробили часы. Он отшатнулся, потом неожиданно схватил Тото за плечи, сжимая их как в тисках.
— Видишь, уже полночь. Поздно сговариваться с кем-нибудь. Все твои вещи здесь. Ты оставайся, я уйду.
Тото коротко рассмеялась:
— О нет, мы останемся.
Ник так неожиданно отпустил ее, что она зашаталась.
— О, в чем дело, отчего ты опять переменился?
Он сказал странным сдавленным голосом:
— Я борюсь с самим собой, рада тебя.
— Ты борешься и со мной, — с деланной веселостью промолвила Тото.
Он ближе придвинулся к ней.
— Послушай. Сегодня — равносильно навсегда. Пойми хорошенько. Другого исхода нет. Пройдет несколько месяцев, пока мы сможем обвенчаться. А живя общей жизнью, мы будем подвергаться осуждению. Осуждать будут тебя: свет так устроен, что винят всегда женщину, хотя виноват обычно мужчина. Мы будем счастливы, я знаю, но будем ли мы настолько счастливы, что это вознаградит тебя за все? Подумай об этом. Я сделаю все, что ты пожелаешь. Мы будем жить, где ты захочешь… Я возьму отпуск, и мы уедем, постранствуем. — Вопреки его желанию тон его стал молящим, горячая любовь и тревога звучали в нем.
Тото мягко сказала:
— Зажги свет, Ник.
Он повиновался, удивленный, слегка озадаченный.
— Посмотри мне в глаза… Милый, то, что ты говорил сейчас, говорилось по чувству долга. Ник, свет не существует для меня помимо тебя. Жизнь моя принадлежит тебе. Я не в силах переносить эти
