Слуга объяснил, что имеется телеграмма: мсье опоздал к одиннадцатичасовому поезду и выехал в два часа экспрессом.
— Если поезд не опаздывает, мсье будет здесь через три четверти часа, — закончил он.
— Я подожду, — сказала Тото и вошла в переднюю.
Анри поднял брови, запер дверь и пригласил мадам, 'если она соблаговолит последовать за ним', в большую комнату, где стоял маленький стол, уже накрытый к обеду, рояль, несколько глубоких кресел и очень стильный письменный стол.
— Не прикажете ли, мадам, чашечку кофе?
— О нет, благодарю вас.
Анри удалился с поклоном.
Комната Ника, его собственная… когда-нибудь, скоро, наверное, их комната.
Она сообщалась с его спальной — длинной, узкой, очень высокой комнатой. Вместо обычного туалета старенький гримировальный столик из темного красного дерева и очень низкая кровать, покрытая просто куском темно-синего атласа; ничего декоративного, кроме прекрасных гобеленовых ширм, и — на отдельном столике — большой бронзовой фигуры Пана, насвистывавшего, закинув голову, на свирели. Все. Только на спинке стула висел еще аккуратно сложенный халат из пестрого фуляра.
Тото оглянулась кругом и внимательно прислушалась: ни звука. Тогда она схватила халат в руки, зарылась в него на секунду лицом, затем торопливо водворила его на прежнее место и вернулась в первую комнату.
Огромный диван оказался удивительно уютным, но… о, до чего медленно ползло время!
Ник сейчас подъезжает к Парижу, он почти доехал уже до того места, где так сильно разветвляются, переплетаются пути. Скоро-скоро поезд остановится на Северном вокзале, и носильщик в синей блузе возьмет его вещи. Багажа у него, наверное, нет и в таможне ждать не придется. Мужчины никогда не возят с собой багажа.
За окнами сияли огнями Елисейские поля. О, жизнь все-таки дивно хороша! И если даже нехорошо с ее стороны так радоваться теперь — пусть! Ничто, ничто, никакие воспоминания, самые печальные, не могли удержать захлестывающий ее поток радости. Внизу остановилось такси. О, отчего вышедший мужчина не попал в полосу света от фонаря? Ник ли это? Ник?
Тото высунулась далеко из окна: подъезжала другая машина.
Сзади нее открылась дверь, и вошел Ник. Он прошел комнату, неслышно шагая, и, подойдя совсем близко, очень осторожно, очень мягко, чтобы не испугать, обвил ее руками.
Она сказала не оборачиваясь:
— Это ты! — и прижала к себе его руки. Потом медленно повернулась в его объятиях и посмотрела на него.
Полураскрытые губы уронили:
— Поцелуй меня.
Ник продолжал смотреть на нее. В глазах его было то выражение, которое придает им только полное, ничем не омраченное счастье. Он нагнулся, и губы их слились, и тонкая фигурка прильнула к нему, будто брошенная вихрем. Ник чувствовал, как бьется ее сердце, так сильно, так неистово, так близко, словно в нем самом.
Поцелую, казалось, не будет конца. Казалось, ни один из них не решался прервать упоение экстаза, чудесно охватившего их. Казалось, этот поцелуй, который брал и давал, жег и исцелял, стер все тревоги, все горе, и тоску одиночества, и усталость последних недель — забыто было все в радости свидания.
Ник выпрямился, наконец, и, глядя в личико Тото, прижимавшейся к нему, нежно сказал:
— Ты похудела. Ты была больна?
Тото раскрыла глаза, выдавая ему сияющим взглядом свою любовь.
— Ты вернулся. Теперь все хорошо.
Ник взял ее на руки и понес к дивану.
— Ты страшно бледненькая. Нет… нет… никаких поцелуев… пока. Почему? А потому, что маленькая бэби нуждается в заботливом уходе. Нет и нет! Что такое? Я не люблю тебя? Не люблю?
Тото целовала ему глаза, щеки, уши, рот — часто, крепко — поцелуями юными, пылкими, полными обожания, пока, встретившись с ним губами, не замерла в поцелуе страсти, еще немножко чуждой ей, но уже пьянящей.
Нику казалось, что он прижимает к себе воплощение лучезарной юности и пьет из самых истоков подлинной, чистой страсти.
На этот раз первым оторвался Ник, потрясенный, с безумно бьющимся сердцем. Он откинулся назад, опустив веки, прикрыв глаза ладонями. Тото прижималась к нему, захватив одной рукой его свободную руку и лаская прохладными пальцами другой его густые волосы.
— Кто оказался сильнее?
Ник вскочил на ноги и засмеялся не совсем уверенно.
— Кто всегда сильнее? Однако, мне надо переодеться и принять ванну. Постараюсь справиться как можно скорее. А там мы пообедаем, и я отвезу тебя.
Он позвонил. Явился Анри с его чемоданами.
— Анри, мадмуазель Гревилль и я скоро обвенчаемся, — сказал ему Ник и добавил, повернувшись к Тото: — Анри был со мной под Верденом и раньше заботился обо мне здесь; он старый друг.
Анри серьезно обратился к Тото:
— Поздравляю, мадмуазель, — и с низким поклоном в сторону Ника: — мсье также.
— Мадмуазель Гревилль пообедает здесь, — сказал Ник, — не можете ли вы раздобыть одно из тех знаменитых шоколадных суфле?
— Ну, разумеется! — с полной готовностью согласился Анри, торопливо исчезая.
— Не закрывай двери, пока можно, — попросила Тото, зажигая папироску, — мы поболтаем. Знаешь, я была у тебя в спальной и целовала твой халат.
Ник снял пиджак, жилет, воротник и через плечо улыбнулся Тото.
— Мне нравятся метки на твоих манжетах, — сказала Тото. — Д.М.Ж.Т. Только, что значит М. и Ж.?
— Мари-Жозеф, — пояснил Ник, роясь в чемодане. — Меня назвали так в честь главы семьи, я его крестник и вместе с тем внучатый племянник.
Это имя было присвоено ему за какие-то заслуги перед Австрией.
— А кто он такой, этот твой дедушка?
— Богомольный старик, которому принадлежит основательная часть Южной Ирландии — лорд Иннишаннон. Имя чисто ирландское, правда? Славный старик и красивый. Боюсь, бэби, что больше нельзя, как вы изволили выразиться, а потому закрываю дверь!
Дверь захлопнулась.
Тото откинулась на спинку дивана и задумалась. Встреча была точно такая, какой она рисовала ее себе заранее. А ведь часто бывает наоборот. Ждешь невесть чего, а дождалась — холодно…
Но первое прикосновение Ника, первый поцелуй Ника…
Он вошел в халате и мягкой рубашке, с еще мокрыми волосами, чудесно пахнувший, тотчас объявила Тото, каким-то хорошим душистым мылом, воплощенный идеал чистоты, который может быть достигнут при помощи воды и двух жестких щеток.
Обед был сплошным праздником. Удались и цыплята, и шоколадное суфле, облаком вздымавшееся на блюде.
— Теперь кофе, немножко поболтаем — и по домам. Ты у кого остановилась? — спросил Ник.
Тото рассмеялась:
— Ни у кого. У 'Ритца'.
Ник свистнул, после чего решительно заявил:
— Это не годится. Мы разыщем кого-нибудь сейчас же. Анри съездит с запиской за твоими вещами, привезет их сюда, а я тем временем телефонирую кое-кому. Тебе нельзя жить в 'Ритце' одной.
— Положим, можно, но если ты не хочешь, не буду…
Отрядили Анри. Он вернулся Невероятно быстро, как им показалось, и ждал дальнейших
