— Скоро собираешься встать?
— Скоро, вероятно. Не задерживайся из-за меня.
— У тебя есть какие-нибудь планы на сегодня?
— Ничего особенного.
Кивок.
— Так я пойду. Вернусь, вероятно, к ленчу.
— Я предупрежу Анри.
В холле он приостановился.
'Не вернуться ли? Бедная детка! Вид у нее такой, будто она совсем не выспалась. Нет, черт возьми, я не вернусь. Незачем было устраивать такую историю!'
У себя в спальной Тото сидела на краешке кровати.
'Что ж, пусть уходит! Если ни о чем не жалеет — пускай. Я ничего дурного не делала, а он воображает, что может дуться без конца!..'
Скучная процедура — одеванье! Сегодня выдался как раз такой день, когда волосы не хотят лежать, как следует, и все вообще скверно: платье, которое хочется надеть, измято, а на чулках, выбранных после долгих колебаний, спускается петля.
Наконец Тото вышла на улицу — усталая, обиженная, злая на себя, на Ника и на жизнь.
Делать ей было нечего; предстоял длинный пустой день; отчаянно хотелось, чтобы Ник был подле нее.
Их ссора перестала занимать ее, как это было вначале; сознание собственной правоты утратило всякое значение, и в довершение начинала болеть голова.
Тото повернула к дому и, только обогнула последний угол, как из остановившегося у тротуара роскошного автомобиля вышла ее мать.
Порой в жизни все складывается так, как не должно было бы складываться: будь Тото с Ником, встреча была бы для нее, конечно, не приятная, но совсем не такая трагичная.
Верона остановилась, улыбнулась очень сдержанно и воскликнула, по обыкновению мягко:
— Тото! — затем добавила с некоторым смущением: — Я только что из Парижа.
Она была шикарно одета в черное, и каждая линия ее фигуры поражала стройностью и изяществом.
— Ты знаешь, конечно! — продолжала она. — Я никак не могла найти тебя. В Вене о тебе ничего не знали; позже мне написал из Будапешта какой-то мужчина, что ты уехала в Париж. В Париже, разумеется, я поехала прямо к мадам Ларон и от нее узнала, что ты забрала свои вещи, что ты останавливалась в 'Ритце', а в 'Ритце' сказали — ну, да это неважно! Довольно, если я скажу, что все это было очень утомительно. Но что ты делаешь здесь? Где остановилась?
— Вот в этом доме.
— Придется серьезно переговорить с тобой. Что за особа твоя хозяйка?
— Хозяйки нет, — с отчаянием проговорила Тото.
— Ты сняла отдельную квартиру? — Верона замолчала, так как была и слишком удивлена, и слишком рассержена.
Она прошла вслед за Тото в гостиную, опустилась на большой диван и вопросительно посмотрела на Тото.
— Ты знаешь, конечно, что Карди оставил тебе все решительно?
— Не знала до сих пор.
— Тото! Да где же ты была, в конце концов! Видит небо, я мать непритязательная, но, право, тебе следует немного считаться со мной, из вежливости хотя бы. Было чрезвычайно неприятно отвечать все это время людям, что я понятия не имею, где ты. Сегодня я обедаю с Чарльзом Треверсом и его сестрой, — он, наверное, спросит. Я еще не видала его. Но с его сестрой (она вышла замуж за Рауля де Шовена) мы возвращались одним пароходом из Нью-Йорка.
— Я видела вчера Чарльза. Я провела с ним весь день, — сказала Тото.
— Ах, вот что! Но то, что ты поддерживала отношения с Чарльзом, еще не объясняет остального. Эта квартира, например? Неужели ты сняла ее сама, в твоем-то возрасте? И если так — откуда ты достала деньги?
Тото мигом инстинктивно поняла, что ей не выдумать никакого объяснения; с самой встречи с Ником в Вене ей ни разу не приходилось объяснять, теперь, очутившись в таком трудном положении, она покраснела до корней волос, и в первый раз в сердце зашевелился страх.
Она сказала, то краснея, то бледнея:
— Это квартира Ника.
— Ника? — переспросила Верона. — Ты хочешь сказать, что вышла за него замуж, ничего не сказав мне? Это в твои-то годы? И что за Ник?
— Мама, — зашептала Тото, — я… я… Видите… я любила Ника давным-давно, еще в Копенгагене, и он любил меня. Но ни один из нас не знал наверное. О, такие вещи не рассказываются, это невозможно. Позже мы встретились в Вене — незадолго до смерти Скуик, — и тогда… тогда… не знаю, как сказать… тогда мы вдруг поняли. И были страшно счастливы, пока Ник не уехал. Ему пришлось съездить в Рим, а потом переехал сюда, чтобы устроить развод…
Верона перебила ее ровным голосом:
— Надо полагать — это явствует из твоих слов, хотя ты стыдишься признаться, — что ты любовница Доминика Темпеста?
При этих словах с лица Тото сразу сбежало выражение растерянности и детского страха. Она сказала совершенно спокойно:
— Кажется, я ожидала, что вы выберете именно это слово, мама…
Верона невозмутимо продолжала:
— И он — Темпест — снял для тебя квартиру?
— Это наш дом — звонко произнесла Тото.
— Твой, очевидно, но можно ли его назвать домом Темпеста? Не знаю. Да это и несущественно. Важно то, что ты открыто живешь с ним.
Она посмотрела на Тото, видимо обдумывая кое-что.
— Для такой вещи нет оправдания, не может быть, решительно никакого. Темпест положительно с ума сошел, не говоря о том, что он трус и негодяй… — Она беспомощно развела руками в белых перчатках. — Что я могу сказать тебе? Тебе всего восемнадцать лет. Ник мог бы быть твоим отцом, он женат, он был другом твоего отца…
— Мне все равно, мне все равно, — страстно заговорила Тото. — Мне все равно, что бы вы ни говорили, что бы ни думали. Ник и я — мы принадлежим друг другу. Мы обвенчаемся, как только он будет свободен. Вы никогда не беспокоились о том, что со мной, никто не беспокоился — один Ник. Если я сделала что-нибудь дурное, я готова расплачиваться за это и буду расплачиваться охотно, потому что была очень счастлива. Мы были… о, да, я верю… мы были так счастливы, как никто другой… в целом мире.
Верона поднялась. Сказала с горечью:
— Поздравляю тебя. Описание жизни самое идиллическое. Надеюсь, что ты и впредь будешь чувствовать себя так же хорошо. Однако на твоем месте, несмотря на райское благополучие, я все же заглянула бы в контору Хоус и Веррет — деньги — вещь нужная даже влюбленной женщине, — а в их ведении твое наследство!
Она проследовала из комнаты, не ожидая ответа, только когда наружная дверь захлопнулась за ней, Тото заметила ее мешочек из полосатого бархата, вышитого бисером, — как нельзя более гармонирующий с траурным туалетом.
Когда Тото выскочила на улицу, очень высокий мужчина подсаживал Верону в автомобиль.
— Ваш мешочек, мама!
Верона взяла мешочек, пробормотав несколько слов благодарности.
— Едем, Жуан, — сказала она, и Рагос, улыбаясь, сел рядом с ней.
Верона подробно рассказала ему историю Тото. Он воскликнул раза два: 'Per Dios!' — и в его голубых глазах появилось напряженное выражение.
