Два слова о дорогах
Еще недавно в Армению вел только один железнодорожный путь, связывавший все три столицы трех республик Закавказья — Баку, Тбилиси и Ереван. Сейчас, словно две раскинувшиеся руки, дорога раздвоилась в два обхвата. Одна бежит с севера на Тбилиси, через Сухуми, по берегу Черного моря; другая на Баку, через Махачкалу — Дербент, по берегу Каспийского моря. Из Тбилиси дизель-экспресс в несколько часов доставляет вас давно проведенным путем, через Дорийское ущелье и Ленинакан, в Ереван. А из Баку по новой дороге, достроенной в годы Отечественной войны, вы въезжаете в Армению по ущелью Аракса, через территорию Нахичеванской АССР, входящей в Азербайджан.
У столицы Армении, Еревана, обе эти дороги смыкаются, образуя кольцо.
Мы проедем с читателем по обеим дорогам, въехав в Армению со стороны Азербайджана, а выехав из нее Дорийским ущельем в сторону Грузии.
Кафан, город меди
Позади остались синие волны Каспия. Весь день вы едете знойной равниной; ночью в грохот колес врывается шум быстрых вод Аракса, бегущего навстречу поезду. Ранним утром, откинув оконную занавеску, вы видите яркую смену пейзажа.
Станция в узком ущелье. Слева — серо-пенная лента Аракса, справа — желто-серые скалы. Но на ложбинке — свежая зелень, а в расщелинах скал — алые маки, свежеголубые пучки незабудок, заросли шиповника, осыпанного нежным розовым и белым цветом. Воздух уже не зноен, ветер доносит запах цветов и горного луга. Вы — на маленькой азербайджанской станции Минджевань. Слева от вас, за Араксом, лежит — рукой подать — иранский Азербайджан. Справа, за стеною гор, — одна из красивейших частей Советской Армении — Зангезур. Это родина храбрых сюникцев[91], никогда не прятавшихся от врагов, не избегавших боя; родина трудолюбивого и смелого крестьянства, не раз восстававшего против своих князей, духовных и светских, место деятельности одной из крупнейших средневековых академий Армении — Татевской;[92] отсюда родом государственный муж Исраэл Ори, понявший, что только союз с великим русским соседом спасет маленькую Армению от зависимости и уничтожения; и, наконец, сейчас этот уголок своеобразной горной природы превратился в крупнейший промышленный центр.
Сойдем в Минджевани, покинув на время поезд. Медь тут уже чувствуется. Вот колея железнодорожной ветки с цепочкой платформ. Паровоз, пыхтя, проделывает нехитрый маневр. На платформах — необычный груз: россыпь темной, красно-коричневой, тяжелой и чистой земли; это очищенная руда, медный концентрат с высоким содержанием меди. Ее подвезли сюда из центра Зангезура, города Кафана, а повезут в другой медный центр Армении — Алаверди, где она пойдет в печи медеплавильного завода. Железнодорожная ветка Минджевань — Кафан, протяжением в 39 километров, пересекает границу между Азербайджаном и Арменией и приводит прямо в центр небольшого, но быстро растущего промышленного города Кафана. Он стоит в узком ущелье, по берегам шумной речки Вохчи, в чистые струи которой вливает свои мутно-бурые стоки маленькая ядовитая речонка Капан, принимающая в себя заводские отбросы.
Медь была известна в Зангезуре еще в незапамятные времена. Плавить ее начали больше ста лет назад. В 1846 году некто Розов впервые получил дозволение от русского правительства открыть здесь медеплавильный завод. Позднее Кафан взяли в концессию французы, прибрав сперва к своим рукам Алаверди. Старый Кафан отстраивался французскими концессионерами в 10-х годах нашего века. Забираясь сюда, французы позаботились о воде и свете в домах дирекции, о магазинах, кафе, аптеке для служащих, но тщетно пытались бы вы найти здесь хоть какие-нибудь следы заботы о тех, кто добывал под землей медь и плавил ее в ватержакетных печах; рабочие в Кафане, местные и пришлые — из соседней Персии, не имели человеческого жилья и не помышляли о столовой.
После революции старый Кафан стал перерождаться. Медленно-медленно сквозь черты старого быта проступил родной для нас, новый, советский быт. И сейчас Кафан — большой рабочий центр, где все говорит о хозяине-рабочем. Своя крупная гидростанция в недалеком ущелье, мощное компрессорное хозяйство, ремонтно-механическая мастерская, многоэтажные корпуса шахтерского городка, три средние школы, театр, детсады, ясли. В городе появилась зелень. На крохотных, остающихся еще свободными участках, по крутым склонам лепятся индивидуальные огородики рабочих. Но это вторжение молодых деревцев и огородных грядок только ярче подчеркивает новый, промышленный облик Кафана.
Станция железной дороги вдвинулась в самый центр города; погрузка и транспортировка механизированы, совершаются с невиданной здесь раньше быстротой; и руды много, — целые горы ее движутся из рудников на платформы. А раньше, бывало, семенит ослик по горным тропам, таща в корзине руду на станцию; копают шахтеры вручную в полутемных, лишенных вентиляции шахтах руду, задыхаясь от удушливого воздуха, и сползают на десятки саженей вниз по головоломным лестницам-гезенкам, у которых нет даже площадок. Сейчас рудники попросту не узнать. Подобно внешнему облику города, изменилась и вся картина работ.
На рудниках так называемой Ленгруппы устроена большая капитальная штольня длиной в 4,5 километра. Она ведет до самого Кафана, упрощая и механизируя доставку руды. Ослики бесследно исчезли. С высоты 500 метров на уровень капитальной штольни руда спускается бремсбергом, на штольне подхватывается электровозом и бежит по рельсам до самого Кафана. Бурение тоже механизировано. Что это значит, говорят цифры: если в 1926 году норма для ручного бурения была 0,4 кубометра в смену, то сейчас эта норма 4 кубометра в смену!
Но главное — все заводское хозяйство в целом здесь умно и радикально реорганизовано. В Кафане больше не плавят медь, — здесь только обогащают медную руду. Детище ленинградского «Механобра», прекрасная, современная флотационная фабрика, по последнему слову техники размывает и собирает руду из частей пустой породы; а потом темным, мягким, прессованным концентратом идет эта руда на север республики, в Лори, на станцию Алаверди, где и плавится в печах Алавердского медеплавильного завода.
Велики ли богатства Зангезура? Много ли тут меди? И какова эта медь?
Месторождения в Зангезуре преимущественно жильные, идущие параллельно с востока на запад, под очень крутым углом падения, иногда почти вертикально вниз. Зангезурские месторождения имеют капризные особенности: то, уходя вглубь, медные жилы расширяются, и разработка их чем дальше вниз, тем все выгодней; то, наоборот, они выклиниваются книзу. О таких месторождениях трудно сказать заранее, сколько в них в целом запаса меди. Вот что мы знаем о Кафане сейчас:
«Можно с достаточным основанием утверждать, что никогда еще промышленные перспективы его не были столь реальны. По сравнению с 1933–1935 годами запасы месторождения увеличились сейчас значительно. При этом не только выявлена мощная рудная зона» в одном из прежних, казавшихся исчерпанными рудников, «но и намечена реальная возможность выявления подобных зон и в других площадях. Из всего сказанного следует, что Кафан находится на подъеме» [93].
По качеству зангезурская медь — одна из первых в мире. Единственный недостаток зангезурской руды — это ее трудноплавкость. Пустые породы, в которые заключена здешняя медь, — андезит, кварцевый порфирит, — очень тверды и туго плавятся; поэтому богатую зангезурскую руду плавить труднее, чем трехпроцентную уральскую, заключенную в менее твердые породы. Но именно это и привело к нынешней остроумной организации Кафана, выделившей обогащение и флотацию как основное местное дело, а плавку переведшей в Алаверди.
Медная промышленность — это не единственная гордость маленького городка в ущелье. У Кафана есть замечательное прошлое. Когда за несколько километров от города, в теснине высоких скал, построили гидростанцию, неожиданно приблизили этим к кафанцам и памятник прошлого — развалины крепости
