самозащиты. Если мы захотим подавить какой-то из них, он просто перейдет в состояние стойкого к любым воздействиям вируса.
– Все не так плохо, как вы себе представляете, – ответил человек в грязноватом халате. – Все гораздо хуже. Сочетание дефектных генов управляет не только поведением человека, но и воздействует на все искусственно сформированные участки ДНК. Они обмениваются информацией, и к чему приведет такое взаимодействие, я боюсь предположить. Даже если допустить, что в жизни конкретного человека с произвольно измененным кодом не произойдет никаких существенных катаклизмов и он не станет жертвой своей скрытой агрессивности, нет никакой гарантии, что этого не сделают его потомки. Ведь искусственные гены – это детали отцовского набора хромосом и передаются по наследству. Рождение человека – это уже первый в жизни стресс, следовательно, сработает механизм самозащиты. Гены начнут искать новое оптимальное сочетание и обмениваться информацией, то есть самосовершенствоваться. Но в отсутствие новых стрессов необходимость в активной защите отпадет, и агрессия вновь станет скрытой, а вот изменения останутся. Причем, скорее всего, это будут не просто выдающиеся способности, а то, что мы называем способностями паранормальными. Два-три поколения таких трансформаций, и титаны станут сверхлюдьми...
– Вряд ли, – возразил лысый. – Скорее, к тому времени они сожрут друг друга живьем. Ведь воспитывать волчат, будучи козлом, опасно. Когда они вырастут и превратятся в голодных, не знающих благодарности волков, воспитателю не помогут ни рога, ни копыта. Это поймет уже нынешнее поколение титанов, и, вот увидите, они сами приползут к нам на коленях, умоляя вернуть им нормальный человеческий облик.
– Чего мы сделать фактически не в состоянии, – с грустью резюмировал сидевший прямо на полу молодой лаборант.
– Ну почему же? – возразил первый ученый, указывая на таблицу, украшавшую одну из стен герметичного модуля. – Вот, пожалуйста, вирус-блокиратор. Своего рода влажная губка. С его помощью можно как бы стереть с доски заумные формулы, превратив ее в tabula rasa.
– То есть полностью нейтрализовать все искусственные гены, превратив наш многолетний труд в потерянное время? – возмутился лысый, почему-то неуклюже заваливаясь вперед, прямо на расположившегося у его ног лаборанта.
– То есть... – Что хотел ответить генетик номер один, осталось загадкой.
Из его горла, рассеченного коротким взмахом ножа, хлынула кровь, и он, захрипев, схватился обеими руками за шею. Расправа над остальными учеными заняла у Громова не более нескольких секунд. Они не пытались бежать, а лишь зачарованно наблюдали, как мелькает матовое лезвие ножа и на белые халаты падают тяжелые капли их собственной крови.
В украшенный ценными картинками модуль Аврелий входить не стал. Он просто запер его снаружи и сначала поднял, а затем резко опустил давление в герметичном отсеке с одной атмосферы до десяти и обратно. Что произошло с теми, кто работал внутри, Воин представлял себе очень хорошо и потому даже не стал это проверять. Если честно, от обилия крови его уже слегка мутило...
...Громов реальный отвлекся от наблюдения за своим мнемоническим двойником и обратился к Васильеву:
– Может быть, хватит? Ты же увидел формулу зелья...
– Нет, – твердо ответил Виктор. – Я хочу досмотреть кино до конца.
– Это не кино, а жизнь, – возразил Аврелий. – Здесь конец грустный...
– Сейчас ты должен встретить маму? – голос Васильева чуть дрогнул.
– И тебя, – подтвердил Воин. – Вот уж не надеялся, что когда-нибудь придется пережить это вновь.
– Можно подумать, эти видения преследовали тебя в ночных кошмарах! – возмущенно заявил Виктор. – Взгляни на себя! Твой эмоциональный багаж беднее, чем у шизоида!
– Тем не менее я переживал, – спокойно ответил Громов. – Иначе тебя постигла бы участь всех прочих олимпийцев...
...Воин действительно не смог ударить женщину ножом. На какое-то время он даже решил, что вообще не сможет ее убить. Он сделал пару неуверенных шагов в сторону леса и обернулся. Она стояла, прижимая к груди малыша, и смотрела на Громова глазами, полными не отчаяния или ненависти, а настоящего, искреннего сострадания. Как на тяжело и неизлечимо больного.
– Если в твоем мире нет места для простых людей – он обречен, – с сочувствием проговорила женщина.
– Это вопрос будущего, – снова впадая в необъяснимую ярость, возразил Аврелий. – В данный момент обречена ты и твои сородичи!
Рука Громова сама потянулась к пистолету, и спустя секунду он стоял уже перед иным выбором. Младенец лежал на широкой ладони Воина, отрешенно глядя сквозь Громова, а заодно сквозь время и пространство. Аврелий осторожно, одним пальцем, вытер с лица мальчика капли материнской крови и произнес фразу, которую Зевс вспомнил лишь спустя семьдесят лет.
– Если сумеешь, живи...
...Васильев выключил аппарат и прислушался к своим ощущениям. Ему снова, как и во время первой мнемонической экскурсии в тот страшный день, было тяжело и тоскливо. Громов тоже молчал, угрюмо потирая зудящие после сеанса виски.
Нарушала воцарившуюся в лаборатории тишину только Габи. Она уже почти очнулась от действия ослабленного парализующего заряда и теперь громко всхлипывала, сидя на том самом месте, куда в формате виртуальной проекции Воин зашвырнул ребенка...
9. Регресс
Габи пребывала в полной уверенности, что не протянет даже до утра. Смерть приближалась неотвратимо, с каждым новым приступом ужасной лихорадки обретая все более отчетливые очертания. Она уже стояла почти у изголовья кровати и бормотала себе под нос прописные истины. Совсем как бывшая свекровь. Габриэлла с трудом повернула голову в другую сторону, но злобная старуха стояла и там. Она была повсюду. Ей вторили миллионы невнятных голосов, повторяющих один и тот же рефрен. Слов Габи не понимала, но догадывалась, что говорят о ней.
