что новая жизнь начинается в наступающий понедельник: душ, зарядка, манная каша и прочие полезные, нереальные вещи…
Не удалось, он снова вызверился.
Давно замечено — как только я собираюсь начать новую жизнь, происходит нечто из ряда вон, и зарядка с холодным душем откладываются до полного выздоровления.
Руку от клавиатуры отдернул и говорю:
— Что за…?!
— Красный лампа мерцать есть? Компьютер думать означать сигнал тот, — бесцветным, механическим голосом сообщает машинка.
— Ооооооо, матка, млеко-яйки? — уточняю на компромиссном языке. — Стреляйт убивайт пу-пу?!
Вот как странно воплощаются в жизнь мечты выдающихся кибернетиков и научных фантастов.
— Стрелять нет, — пообещал он, — электричество побивать другой раз. Слабый разряд. Петрович инструкции давать был?
Петрович, а попросту говоря Петька Ящик, дал на самом деле только одну инструкцию:
— Главное, в дискуссии не лезь, ну его в баню! — сказал выдающийся математик, отбывая в Новосибирск. — Печатай, делай что надо, калькулятором пользуйся, а в пререкания не вступай. Это ещё не сам искусственный интеллект, а действующая модель… немного недоработанная.
— Грандиозно! — восхитился я. — Только конечный продукт не оставляй, а сходу волоки в ФАПСИ! Обещаешь?
— Никогда не произноси это слово в моем присутствии, — строго сказал Ящик и укатил.
В ФАПСИ из него всю кровь выпили.
Чинодралы пропустили Петьку сквозь строй и, измочалив немереное количество бюрократических шпицрутенов, дали гениальному изобретателю пинка. В результате, он полетел до хаты, алгоритм дорабатывать, а незарегистрированное открытие оставил у меня.
Поскольку мы с ним друзья детства: выросли в одном дворе, учились в одной школе и дружили, пока он не загремел во солдаты. В аты-баты.
Не знаю, как изложат эту историю будущие Петькины биографы, но объективная реальность обошлась с ним похуже чем с Альбертом Эйнштейном.
Солдатушкой Петька был никаким, поскольку с детства страдал системным мышлением. Вдобавок, зрение плюс сто.
— До первых учений! — прокомментировал мобилизацию Ящика наш дворовый авторитет и духовный наставник дядя Жора Голливуд. — Он же, блин, ротного завалит, и ему ничего не будет! Да он всех там положит, блин!
Дядя Жора провел в лагерях всю сознательную жизнь, нажив туберкулез и прозвище, прилепившееся к единственному собственному зубу. Он имел особые счеты с режимом, поэтому жутко завидовал Петькиным перспективам.
Однако, ротный оказался не прост: оружия новобранцу не дали, а быстренько назначили шифровальщиком. И произошло чудо!
Воинская карьера Петьки получилась яркой и стремительной как взлет зенитной ракеты: он такое нашифровал, что его самого мигом засекретили, и домой уже не вернули — поселили в каком-то почтовом ящике под Новосибирском.
Временами он наезжал, демонстрировал радушную улыбку, но всем было ясно, что человек вышел на околоземную орбиту и говорить с ним по душам неудобственно. Да и чревато, учитывая активность спецслужб — чрезмерно раздутый штат делал их особенно восприимчивыми и подозрительными.
Потом он родителей к себе перевез, а потом и вовсе перестал в Москве появляться, раз в год письма слал. А тут нагрянул со своим 'изделием Д' как насморк: ни звонка, ни предупреждения, и без горчичника не отделаешься.
— Я у тебя поживу с недельку, — говорит и, не дожидаясь ответа, совершает стремительный марш- бросок к холодильнику.
— Да я не против, но тут дело такое — в Америку вызова жду. В любой момент дернуть могут.
— Ууугу, Америка, это хорошо, — мычит с набитым ртом. — Америка — это да! Епть!
— Ага, — соглашаюсь. — А вам паек уже не выдают?
— М-м-м… — головой мотает, продолжая заглатывать макароны.
Про паек я от неожиданности спросил, поскольку понятно — воспитанные на тушенке люди к холодным макаронам относятся более сдержано.
— Может, разогреть? — спрашиваю. — Разогретые макароны тоже вполне съедобны.
И, в ожидании ответа, пытаюсь утянуть на балкон тяжеленный мольберт, который Петька бросил в прихожей.
Тут у Ящика натурально отвисает челюсть, и ценный продукт частично вываливается на пол.
— Ты что!!! Ты куда!!!
— На балкон поставлю. А что?
— Стой! Епть! Убьет! — бросается он ко мне. С гримасой бегущей к пруду графини.
— Кто?!
— Харитон! — он отобрал мольберт. — Изделие «Д», придурок!
— А-а… — говорю уважительно. — А я думал, ты в передвижники подался.
— Ха! — он стряхнул с окладистой бороды белые комочки. — Ты только что держал в руках Нобелевскую премию. Это — искусственный интеллект!
— Да ну?! Робот-убийца?
— Ничего не убийца, — Петька установил мольберт и принялся искать розетку, — а просто у него режим защиты от несанкционированного переноса. Чтоб не сперли.
— Круто. А, скажем, сигнализацию нельзя было поставить?
— Это тебе не какой-нибудь вшивый «Мерседес», а самообучающийся… — он задумался и присвистнул, — а как же я его регистрировать понесу? Он же их всех…
— Что-что? — мне припомнились пророческие слова дяди Жоры. — Всех положит, да? От судьбы не уйдешь.
— При чем тут судьба? — удивился Ящик. — Судьба ни при чем, а просто недодумали малость. Все- таки надо было его сиреной оборудовать.
Над изделием «Д» трудились лучшие умы академгородка, и каждый привнес нечто новое из своей отрасли и лаборатории. То есть, изделие собирали по частям, добытым правдами и неправдами в святая святых отечественной оборонной промышленности: блок питания свинтили со спутника-шпиона, датчики с торпедной головки самонаведения, и так далее. Кто что мог из лаборатории унести, то и привнес.
Сборка проводилась в Петькином гараже, в тайне от жен, начальства и вероятного противника. Всем оборонным миром собирали! И хотя сам будущий Нобелевский лауреат лудить-паять не мог по зрению, бравые коллеги из смежных областей оборонки снабдили Харитона (гаражное имя) таким набором боевых возможностей, что он свободно мог противостоять любому агрессору.
Принципиальная же новизна заключалась в том, что Петькино квантово-световое детище выполняло вычислительные операции не последовательно, как все существующие электронные процессоры, а параллельно, то есть, в миллиарды раз быстрее.
Подробно рассказав мне про квантовую интерференцию, в сочетании с технологией использования направленных световых лучей, Ящик решил продемонстрировать эту муть в действии, и включил агрегат:
— Мосье Леккок, я лечу! Леч-у-у-у-у! — пропел мольберт голосом известной актрисы.
У меня ноги подкосились: где стоял — там и сел.
Нет, времена Жюля Верна давно миновали, и мыслящей швейной машинкой или говорящей сковородкой сейчас можно удивить только олигофрена, но, скажем так, реплику про мосье Леккока я не ожидал. Не был готов — и все тут!
— Петка, а с чего это он Леккока помянул? Это же из фильма?
— Это он так радость выражает. Хотя, конечно, недоработка, — он почесал затылок, — синтезатор
