такие колодцы: круглые и очень-очень глубокие. Через них можно общаться с душами людей. Заглядываешь в колодец и на дне его видишь душу. Ничего сложного!
— Как 'ничего сложного'? — взъярился Веник. — А что же нам делать, когда он заглянет в колодец?
— Абраксас. Если на картинке, — она помахала листочком, — настоящий амулет, а не бутафория, то я знаю как защититься от Ширази. Абраксас может вернуть удар обратно, да еще и с удвоенной силой. Потому, что он — антитип Вечного Солнца.
— Значит, в действие вступает авиация, — Веник поднял свой ящик, положил на стол и открыл крышку. — Воздушное прикрытие со стороны астрала вещь хорошая, но на земле надо использовать средства наземного базирования.
— Что там у тебя такое? Давно собирался спросить, но все время что-то мешало…
— Так, скромные пожитки, — он продемонстрировал привинченный к газовому баллончику краскопульт, — обычный сернокислотный пистолет-пулемет системы Зебуба-Липского.
— Кислотой стреляет? — поразился я.
— Метров на десять бьет! Отстреливаемый противник за несколько секунд превращается в дымящиеся тапочки — остальное улетучивается в астрал!
Рембо со своими динамитными стрелами отдыхает.
— А как же мы пароль узнаем, если ты его улетучишь?
— Медленно лить буду! Пока не скажет…
— Ничего этого делать не нужно! — вмешалась Анхелика. — Вы спросите у него и все.
— Может, позвонить? — ухмыльнулся Липский.
— Ты же не знаешь языка. Нет, нужно просто подойти к Ширази и спросить пароль: он подумает про это слово, а я его прочитаю. Если, конечно, в нем нет дурацких цифр — их я никогда не запоминаю.
— Сергей Сергеич! Господин Липский! А не мог я, значить, чумку подхватить пока маску на меня не надели? Что-то, голова у меня закружилась и ноги подкашиваются…
— У чумки другая симптоматика: вначале должен зачесаться хвост, а уж потом головокружение. Идите сюда, я подачу кислорода увеличу, — маркиз глянул на манометр и приоткрыл вентиль. — Ох уж эти магометане — так и рвутся к Аллаху, так и рвутся…
— Вот и спасибочки. А если я теперь по нужде захочу?
— Там есть краник. Как приспичит — покажу.
— Так и покажите.
Липский вздохнул, взял куратора под руку и повел к выходу:
— Вы по серьёзному делу или так — хиханьки?
Я взглянул на Хунхузу — она как раз наклонилась и исследовала подключенный к компьютеру кабель.
— Он тебе наврал, у меня с ним ничего не было, — вдруг сказала Анхелика.
От неожиданности Хунхуза вздрогнула видимой частью тела. Соответствующая эротическая картинка называлась: “В Пентагоне мужики, чай, найдутся…”
— А халат я просто так дала, в шутку, — продолжила баронесса.
Следовательно, всё это время Хунхуза обо мне думала! Интересно, а чего же с поцелуями на Веника набросилась?
— Не верила, что он согласится тебе помогать — это же ты с ней переспал, а не он.
Странно. Как это маркиз мог отказаться?
— Она не знала, какие у вас взаимоотношения, — растолковала Анхелика. — Есть люди, которые считают евреев меркантильными и неспособными на самопожертвование.
— Какой он еврей? Он — русский.
— Есть люди, которые считают русских примитивными. Неспособными на высокие чувства.
— А я — еврей!
— Вы оба болваны и вполне достойны друг друга.
— Тот болван веселый, а этот — нудный! — выступила с опровержением Хунхуза. — Песни поет, когда без штанов.
— Они все поют. Коты, а котам верить нельзя! У них сексуальность так устроена — оплодотворить как можно больше особей другого пола. Поэтому я предпочитаю женщин.
Заинтересовавшись темой, Хунхуза бросила кабель и выпрямилась:
— Нет, я женщин не люблю — от них одни неприятности. А мужчины приносят пользу.
— Это они обязаны приносить пользу, но на самом деле от них одни неприятности.
“Господи, хоть бы пожарник какой заявился!” — мысленно взмолился я.
Пожарника Господь не послал, но вернул нам Веника со Сперанским.
— …потому, что собаки никогда не спят! — размахивая руками, по ходу объясняет маркиз. — Кошки спят, люди дрыхнут, а собаки — никогда. Чуть злоумышленник — они лают!
— А одна, значить, собака спала! После мясного супа…
— Сперанский, будь здесь и жди нашего возвращения, — приказала Анхелика. — Если позвонят по телефону, сними трубку, но ничего не отвечай. Или нет, лучше поснимай все трубки, как будто номер занят. Понял?!
— Так точно, Ваше Величество! А если, значить, войдет кто?
— Вряд ли. Ты же не смог! — она устроилась у меня на руках и дала сигнал к атаке.
И мы пошли колдунов воевать.
Глава семнадцатая
Ориентировалась Хунхуза не хуже куратора: недолго поплутав по безлюдным коридорам мы вошли в пустое прямоугольное помещение, стены и пол которого были покрыты толстыми коврами с затейливым орнаментом. Место окна занимал матовый черный квадрат со стороной около метра — по всей видимости телевизионный экран. Рядом с ним находилась дверь, на которой красовалась бронзовая арабская двойка. Номер два, вот кто он был на корабле.
На стенах висели огромные картины: три на левой и одна, самая большая, на правой.
Все они были выполнены одним мастером, в очень точной, реалистической манере и имели между собой единую внутреннюю связь — не совсем понятную, по правде говоря.
На первом полотне была изображена сидящая перед зеркалом обнаженная женщина удивительной красоты. Повернувшись вполоборота, она застыла, ведя гребнем по распущенным волосам и ловя в повернутом к зрителю трюмо свое отражение. Великолепная спина была выписана с такой тщательностью, что казалось будто полотно впитало в себя упругость кожи, а локоны выбивались за пространство картины. Зеркало точно передавало позу, прическу и положение гребня, но через тело в нем, как на рентгеновском снимке, явственно проглядывал скелет.
Следующая картина изображала занимающуюся любовью пару в момент оргазма. Сплетенье тел воспроизводилось с фотографической точностью, но и здесь сквозь кожу и напряженные мышцы любовников просвечивались контуры скелетов. Местом действия являлось христианское кладбище, что придавало экстазу характер намеренного святотатства.
Завершала триптих работа, показывающая в том же рентгеновском видении роженицу в момент появления на свет крошечного скелетика. Искаженное страданием, усыпанное бисеринками пота лицо матери, сквозь кожу которого проступали контуры черепа, как бы символизировало призрачную жизнь плоти, за которой следует неумолимая Вечность.
На противоположной стене изображался мистический обряд: то ли жертвоприношение, то ли ритуальная казнь.
У подножья безглазого каменного изваяния стоял круглый жертвенный стол, вокруг которого расположились семь человек в мантиях и высоких, надвинутых на лица клобуках. На столе находилось
