раз: Воробьев ни в чем не виноват. Теперь совесть моя чиста, и я отдаю себя на суд. Больше сказать мне нечего. Еще раз прошу о моем товарище, а о себе я не забочусь. У меня только мать и одни брат, а у него четыре брата и сестра и все — мал мала меньше.
— Ну зачем же так мрачно?! Думаю, что все исправимо и для вас, и для вашего друга. Вина ваша — косвенная и неосмысленная. Вы оказались жертвами злонамеренных людей. Не более того! Впредь вам наука! — подполковник крепко пристукнул копчиками пальцев по столу и при этом так посмотрел на юношу, что тот прочел во взгляде его голубых, навыкат, глаз целое невысказанное наставление.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
Показания Александрова действительно помогли подполковнику Иванову нажать на Сивохина, и тот, поупорствовав еще какое-то время, сдался, рассказал все, что знал о петербургской рабочей организации. Знал же он нe слишком много. Подполковник Иванов преувеличил его роль, как преемника Бруснева. Уезжая из Петербурга, Михаил ввел Сивохина в качестве пропагандиста в Гаванский кружок. Собственно, об этом кружке Сивохин только и знал.
Дать откровенные показания Сивохина склонял при свиданиях и отец, коллежский советник, живущий в Москве, в собственном доме. Он хлопотал о том, чтоб сын был отдан ему на поруки, под денежный залог. Бердяев лично встретился с ним и посоветовал ему «повлиять на заблудшего сына», обещая удовлетворить его просьбу (разумеется, в том случае, ежели сын примет совет отца — не упорствовать попусту, а чистосердечно во всем признаться)…
Перед рождеством Александров был отпущен на свободу и возвратился в Петербург, к матери. Еще раньше освободили и его товарища Василия Воробьева. Сивохина отдали отцу на поруки в начале февраля.
11 февраля Бердяев вновь вызвал к себе Иванова.
— Можем друг друга поздравить, Александр Ильич, с повышением! Имею абсолютно точные сведения: приказ об этом уже подписан, так что можете считать, что полковничьи погоны у вас на плечах! — Бердяев крепко тряхнул руку Иванова.
— Благодарю за приятную новость, — Иванов неопределенно улыбнулся.
— Новость была бы еще приятней, если бы нам на сегодняшний день больше удалось… Упрекнуть нас не в чем. Но вот если сказать положа руку на сердце, то удовлетворения полного мы испытывать не можем. Результаты пока что ниже наших чаяний.
— Согласен с вами, Николай Сергеевич! — Иванов потупился.
— Вот еще — новость… — Бердяев протянул ему лист. — Только другого плана… Кашинского, видимо, придется оставить в покое. Его брат, поручик 129-го пехотного Бессарабского полка, ходатайствует о нем: просит отдать его на поруки под заклад в пятьсот рублей. Сегодня я получил заключение старшего врача тюремных больниц… Ознакомьтесь…
Иванов взял «заключение», быстро прочел его: «…Кашинский страдает острой формой туберкулеза (галопирующая чахотка), высокая лихорадка по вечерам, до 40
— Ну что ж, Николай Сергеевич, думаю, можно удовлетворить ходатайство братца…
— Я того же мнения, — кивнул Бердяев. — К тому же интереса особого Кашинский для нас не представляет. В его деятельности и знакомствах для нас почти всо ясно. Он и без суда получил по заслугам! Мать Вановского, кстати, тоже ходатайствует об освобождении сына под заклад… Как с этим подследственным?
— Упрям по-прежнему, скрытен… Полагаю, для пущего вразумления ему полезно посидеть еще… Но не ради показаний. Он — фигура третьестепенная…
— Как Бруснев, Егупов, Райчин?..
— Продолжают упорствовать. Первый вообще отвечать отказывается. Егупов по-прежнему лжет, изворачивается. Но налицо все признаки нервного расстройства. Похоже, надломился-таки. Да и не удивительно: столько времени держаться на беспардонном вранье, когда против него столько улик и фактов!.. Райчин прибегает к одной и той же хитрости: симулирует всевозможные заболевания, норовит отлеживаться в тюремной больнице… Можно сказать, что следствие в настоящее время почти не подвигается вперед… Ощущаю, что нужен какой-то толчок… Надо, чтоб кто-то из этой троицы начал давать показания… Думаю сделать ставку все-таки на Егупова…
— Да надо что-то предпринимать. Следствие слишком затягивается… Наши расчеты на Александрова и Сивохина не вполне оправдали себя. Несколько арестов в Петербурге. И — все. Теперь там занимаются обнаруженной организацией, но в руках тамошних наших коллег оказались фигуры не ахти… Пешки. Отнюдь не ферзи! По показаниям многих получается, что ферзь находится у нас: Бруснев…
— Но вместо того, чтоб раскрыться, особенно после показаний Александрова и Сивохина, давших нам новые улики против него, он стал каким-то вовсе неприступным, — Иванов состроил кислую мину.
— И все-таки не отступайтесь! Давите, давите на него! — жестко сказал Бердяев.
На очередной допрос Егупова Иванов явился ужо в полковничьем звании. Случись это несколько раньше, Егупов не преминул бы «поздравить» своего следователя, обязательно сказал бы что-нибудь, но тут промолчал. В последнее время он действительно начал сдавать.
— Ну-с, Егупов, подведем некоторые итоги, — полковник Иванов хитро прищурился. — Дела на сегодняшний день таковы: в тюрьме под следствием из трех с лишком десятков человек, привлекавшихся по одному с вами делу, осталось всего четверо: вы, Бруснев, Вановский и Райчин. Как видите, даже один из верховодов вашей преступной компании — Петр Кашинский ныне находится на свободе. На днях он отбыл в Ялту, к брату. Стало быть, теперь греется на южном солнышке, слушает плеск морских воли… Вы же — увы: вы — здесь!.. В тюрьме! В тюрьме, Егупов! В ней, матушке, застряли только самые упрямые. А что проку в этом вашем упрямстве?! Вы имели возможность убедиться: следствие так или иначе, а превращало все тайное в явное!.. Мне просто жаль вас: на такие изощрения шли, такое плели, накручивали!.. А толку?! Никакого! Но… бог милостив! Еще раз повторяю: откровенные показания все еще не поздно дать… Еще можно все изменить! Кстати, вы рядом с такими, например, как Бруснев и Райчин, представляетесь мне фигурой случайной, нелогичной что ли… Кто такой Райчин? Смутьян, специально засланный в Россию компанией Плеханова — Аксельрода. С ним дело ясное. Кто такой Бруснев? Фанатик, помешанный на марксовых идейках. Для такого идейки эти выше любой человеческой личности. Такой через вас пройдет и только штиблеты о вас же вытрет. А вы?! Вы просто были увлечен
— Я говорил правду, — Егупов вскинул голову и посмотрел в сторону зарешеченного окна.
— Ложью, ложью было все, что вы говорили. Не надо, Егупов! Не надо! — продолжал полковник. — Главным-то мотивом всегда для вас были вы сами. Увы. Вам хотелось верховодить, играть значительную роль. Честолюбец, честолюбец руководил душой вашей! Пагубное, пагубное руководство… Игра увлекала, заманивала. Натура, натура сказывалась! Вот вы и втянулись в эту скверную игру, вас и понесло «по воле волн»! Не так ли, не так ли?! Делали вы это — ради славы! Отнюдь не о народном благе пеклись!..
Егупов лишь нервно передернул плечами и уже не поднял головы.
«Aга! Действует!..» — усмехнулся про себя полковники продолжал:
— Да-с, мы заранее могли составить о каждом из вас соответствующее мнение. Я не преувеличиваю, нет. — Голос полковника вдруг обмяк, в нем зазвучали чуть ли не отеческие нотки: — Не упорствуйте! Помогите прежде всего самому себе! Вы запутались, вы просто запутались, дав себя увлечь…
— Я подумаю… — чуть слышно сказал Егупов.
— Ну что ж… Подумайте… — кивнул полковник. — Только чего же думать-то?! Чем скорее вы облегчите свою душу, тем будет лучше! Впрочем, как угодно. Можете подумать. Перенесем наш разговор на
