И бросился бежать; опрокинул чум на пол.
– Куды? Ну куды ты? – кричал Святогор. – Эй! Чело борони!
И стукнулся Илья лбом в дубовый гроб.
– Обаче, – удивился Илья, ощупывая доски. – Домовина пуста! Откуду тут?
– Ну, домовина и домовина! Ложися ты, бога ради!
Илья полез в гроб, нюхая доски. Но неуютно было в гробу. Что нашел в нем Володимир? Что за глумление – в землю хоронить? Там изменникам место, и гниют во тьме, и жрут их черви, и ходят по ним, и топчут их внуки их. Дыхание хоробра огонь должен унесть!
– Нет, – сказал он, вставая и нюхая руки. – Ошую голо! И одесную голо! И плесенью обухало! Не по мне!
– Тьфу, лешак! Ну, дай, яз лягу, – сказал Святогор с досадой. И лег. И стал ему гроб как раз.
– Накрой меня, – сказал он.
Илья взял крышку, поднял.
– Накроеши? – спросил Святогор с сомнением. И взглянул на Илью.
– Яз? – не понял Илья. – Пошто не накрою?
Он осмотрел крышку. Незнакомо было ему. Но подумал: «Что за хитрость!» И накрыл. И тотчас услышал:
– Соньми! Соньми!
Схватился Илья за крышку – и не мог зацепить. Хотел накренить гроб, опрокинуть – и не дался ему. Он отшатнулся в недоумении.
– Что ты ся дергаеши? – остановил его кто-то.
Обернулся Илья. Тот улыбался в темноте.
– Кде чекан мой? – закричал Илья.
– Да тут твой чекан.
– А ты кто еси?
– Святогор есмь.
– Как Святогор? Кого же яз в домовине уходи?
– Про то забыша! Поидем… Поидем опять! Тамо хоть твоя! Тяга земная!
Илья плохо верил. Пошел, упираясь, держал топор наготове. Наткнулись опять на гроб.
– Ляг, Илюша, – сказал Святогор. – Не слышишь? Стогнет. Зовет тя…
Илья стоял, глядя на домовину. Потом отгребся от нее.
– Нелепо ми се похухнание, – сказал сердито.
– Ось ты необытный! – осердился и Святогор. – Ну тебя!
А сам лег в домовину. Илья стоял в стороне. Хотелось ему закрыть крышку, а потом снять. Но не решался.
– Ну, накрой. Накрой, – сказал Святогор.
Илья нагнулся над ним. И увидел глаза родные. И тянуло туда, потянулся Илья ртом, и не мог дотянуться. Святогор смотрел со слезами.
– Накрой, – просил затаенно. – Да поверни. Да не так. Неловко мне. Да куды? Ну куды ты? Что ты на полночь головами кладеши? У, мурома несловеньска!
Осерчав, бросил Илья крышку на Святогора: только лоб его состучал. И тут же, опомнясь, хотел сдвинуть. И не мог.
И, взяв топор, стал ковырять щели. И не ковырялись. Тогда ударил по гробу – ан захлестнул гроб обруч. Растерявшись совсем, ощупал Илья железо. И опять ударил топором. И опять, как шрам – обруч.
– Да что за притча такая! – закричал он в отчаянии. – Не постигну законы сии!
Выпал топор из дрожащих рук.
– Эх ты, лихо, лишенько, – сказал над ним Святогор.
Тут Илья стукнулся носом и открыл глаза. И увидел седло под щекой.
– Тяжко тебе? – сказал Добрыня. – Кто ж тя полошит? Ох, беда. Ну, дай подую.
Кто-то храпел за Добрыней, а кто-то чесался, а кто-то сказал из темноты:
– Кто тамо храпить? Лягните его!
Добрыня, склонившись, подул Илье на темя, и тот стал падать в глубокий поруб, держась за дряблую старушечью руку и стараясь дышать равномерно.
Жизнь на планете Рибок
Отправляясь на Рибок – если у вас есть капля совести – прошу вас, возьмите что-нибудь почитать.
Не для себя! В супермаркете, когда гид сделает паузу, при переходе между рядами полок обратите внимание на служительницу, стоящую у окна. Дайте ей. Не надо чего-то сверхизысканного, лучше всего – горсть листков отрывного календаря.
Мы не задумываемся, насколько там дороги чувства. Нас учат, что они не нужны рибочанам; я сам, к стыду своему, думал так. Мне не приходило в голову, что чувства на Рибок приходится импортировать черт-те откуда и они просто не по карману абсолютному большинству людей. Истину открыл мне один опустившийся, разглаженный до невозможности рибочанин с солнечной батареей вместо лысины и с кашей в голове, который увидел, как я читаю на скамеечке возле фонтана, и сразу подсел ко мне.
– Истина состоит в том, – сказал он, – что человек потребляет и не может не потреблять.
– Разве вас не удовлетворяет вид этих деревьев? – со всей наивностью представителя совершенно иного мира спросил я его.
– Удовлетворяет ли вас упаковка пищи? – ответил он вопросом на вопрос и вдруг зажмурился.
Подняв голову, я увидел, что девушка, проходившая мимо, – из тех, что я, по недалекости своей, относил к Армии Спасения, – выключила бюстгальтер. Как сжался мой собеседник! Тут только я понял, что она делает это для меня – духовно богатого по их меркам иностранца, который за чувства может заплатить буквой и духом или же обменять баш на баш.
Так не уподобляйтесь же им – давайте. Давайте всем, безвозмездно. В некоторых случаях лишь требуется такт.
Студенткам, например, лучше подавать за оживленным разговором в поезде, чтоб это выглядело как обмен. Пусть они думают, что вы не знаете, что у них ничего нет. Делайте упор на то, что ваше чтиво без консервантов, что оно может потерять полезность до утра, что вам одному его не осилить и т.д. и т.п. Скажите что-либо смешное – например, назовите изюминки тараканами. Я еще убеждал тем, что мои листочки домашнего производства – поскольку и в самом деле готовлю сам, – это всегда действовало безотказно, и все, что я доставал, даже мятое, прочитывалось моментально.
Взрослым вместо красочных, дорогих изданий на лощеной бумаге даже полезней что-нибудь невзрачное, но питательное.
Детям, напротив, лучше магазинное, имеющее привлекательный вид. Кроме того, надо показать, что вы сами читаете с увлечением. Но будьте всегда наготове! Однажды я слишком увлекся и вспомнил, что я в рибочанском кинотеатре, только когда услышал:
– Мама, у нас нет ничего почитать?
– Нет ничего, терпи.
Я едва успел протянуть фонарь и вырванные страницы – мама чуть не увела свою дочь: они учат их не разговаривать с незнакомым мужчиной. И долго еще в ушах у меня звучал детский голос… Вообще никогда, никому из них не мог я смотреть в глаза – наверное, там были слезы, – я всегда отворачивался. Но я слышал, как старушки говорили «сынок», девушки в поезде – «Сашка», а та маленькая рибочанка, может быть, впервые в жизни выговорила «спасибо».
О, если у вас есть сердце, отправляясь на Рибок, возьмите что-нибудь почитать.
Muschiks underground[3]
Ханс фон Пфеффер, командир танка М1А2 «Абрамс», порядковый № 3727, имея задачу Объединенного командования наступать в направлении Ремни – Угрюмиха, принял решение двигаться по прямой, поэтому, не доезжая до Федурново, на первом же переезде через канаву свернул с шоссе. Танк протаранил изгородь, рассыпал поленницу дров и, проделав просеку в полосе редколесья, вырвался на оперативный простор.
