Отличная видимость – вот что привлекло Ханса в этом поле. Гусеницы почти не вязли в мерзлой, чуть припорошенной снегом земле. Опасаясь лишь появления вертолета, он следил за верхней полусферой.
– Командир! Сбой БМС! – вдруг сообщил наводчик. – Ориентир стог, справа два: объект не опознан!
Ханс посмотрел в перископ:
– Какого дьявола не опознан: мужик! – и нажал на гашетку башенного пулемета.
Случилось, однако, непонятное: мужик никак не отреагировал. Он все так же стоял, слегка отведя одну руку, как бы голосуя.
– Доннер веттер, – сказал Ханc. Из-за такой ерунды приходилось терять секунды. Того и гляди появится вертолет.
– А ну, дай ему фугасный, и дело с концом.
– Понял.
– Готово, – доложил заряжающий.
– Вижу, – сказал Ханс, скользнув глазами по меткам на прицеле.
– Командир, дальность меньше ста! – вдруг крикнул наводчик, когда Ханс уже хотел скомандовать.
– Как меньше? – Ханс вгляделся в метки лазерного дальномера и не поверил себе. На глаз до мужика было все триста.
– Зигфрид, влево! – скомандовал он механику-водителю, увидев ложбину слева по ходу танка, и нажал «дым».
Из трех стволов шестиствольного гранатомета вылетели и разорвались дымовые гранаты. В ложбине танк так качнуло, что в глазах Ханса смазалась приборная доска.
– Стоп, – сказал он. И, когда все заволокло дымом, придвинул к себе окуляр тепловизионного прибора.
Там, однако, светился один стог. Что за черт? Или это галлюцинация? Он бросил взгляд на прибор химразведки. Тот показывал «чисто».
– Надеть маски, – на всякий случай скомандовал Ханс и включил слабый наддув. Почему молчит БМС – система управления боем? Неужели мужика сверху не видно? А что если русские сбили спутник?
– Раздавить его гусеницами, – предложил механик-водитель.
– Бог знает, что у него в руке, – возразил Ханс.
Он припомнил вид этого мужика – в красной рубахе, с отведенной рукой. «Как будто он приглашал к себе, – подумал Ханс, – или показывал – вот, дескать, мое поле».
В голову ему полезли какие-то странные мысли о его собственном доме. Ханс мотнул головой. Но отогнать их не удалось.
«Ничего у него нет в руке, – пришла откуда-то твердая уверенность. – И вообще ничего нет. Он что-то хочет сообщить нам. Что делать?»
– Фридрих, – сказал он вдруг наводчику, – я иду к этому мужику. Остаешься вместо меня.
– Понял, командир, – бесстрастно откликнулся тот.
– Лезет! Лезет! Товарищ генерал! Иван Сергеевич! Вылез, идет к изделию! – возбужденно заговорил гвардии лейтенант Лепилов, державший переднюю линию окопов с вверенным ему взводом гвардейского мотострелкового полка.
– Ну-ка, – выйдя из блиндажа, генерал взял протянутый ему бинокль, поднес к глазам. – М-да… Кто бы мог подумать… Скажи, чтоб не стреляли: поближе подпусти…
– Без команды не стрелять! – мальчишеским голосом отдал приказ лейтенант.
«О, майн Готт! – думал Ханс фон Пфеффер на ходу, обхватив ладонями голову. – Как я попал сюда? Что делаю здесь, в этой стране? Куда смотрел канцлер? Что плохого мне сделал этот старик? Ведь я мог раздавить его гусеницами. Почему он босой? Почему он постелил – как это называется – половик? – на снег? Все так странно в этой России… Да он нездоров! На нем лица нет! О, майн Готт, надо дать ему что-нибудь!»
– Давай, – сказал генерал. – Давай, Лепилов.
– Огонь! – скомандовал лейтенант.
Раздался щелчок. Осечка!
Еще подряд несколько щелчков. Глухая ругань.
Наконец выстрел… Мимо!
– Ну, что там у тебя, – проворчал генерал, – сейчас ведь уйдет…
– Винтовки ни к черту, старые, товарищ генерал…
– Так срежь его из автомата!
– Патронов не завезли… Того калибра…
– Твою в гробину мать… Подымай в рукопашную!
– Взво-од! За мной! Вперед! – закричал лейтенант тонким голосом, вскакивая на бруствер. – Вперед! За Родину! Ура-а!
– А-а-а-а!.. – пронеслось по окопам…
Через полчаса офицер был взят в плен; танк уехал куда-то за Федурново.
– Молодцы, гвардейцы, – растроганно говорил генерал, проходя перед строем. – Все, что могу. Спасибо, – говорил он, пожимая каждому руку и передавая от адъютанта красные коробочки с орденами.
Пройдя через весь строй, он еще раз посмотрел в эти раскрасневшиеся солдатские лица и вздохнул, не скрывая удовлетворения. Потом обронил адъютанту:
– Давай ко мне этого Пуда.
– Есть! – козырнул адъютант.
Войдя в блиндаж, генерал подкрутил коптивший фитиль и разложил на столе листки с описанием «ловушки». Потирая уставшие глаза и поскрипывая галошами на валенках, он переходил от одного края стола к другому, нагибался и внимательно всматривался в чертежи.
– Товарищ генерал! Майор изобразительной службы Пуд по вашему приказанию явился! – раздалось у него за спиной.
– Подойди ближе. Как звать тебя? – подняв голову, добрым голосом произнес генерал.
– Афанасий Пуд, – стукнувшись головой о притолоку, бородатый человек в запотевших мгновенно очках шагнул по направлению к свету.
– Афанасий…
Генерал смотрел на его поросшее буйной растительностью лицо, – и как он, часто моргая, протирает очки с толстыми стеклами, потом перевел взгляд на вставшую колом шинель с неровно обрезанным нижним краем и висящими нитками.
– Ну и видуха у тебя, Афанасий…
– Виноват…
– Ладно, ладно, герой. Сверли дырку в кителе. Сейчас докладывать буду. В Москву поедешь! Только объясни ты мне по-простому, как она действует, твоя штуковина? Почему фриц вылез?
– Дело в том, товарищ генерал, – она, как бы это сказать… вызывает наивные мысли…
– За счет чего? Как же она устроена у тебя?
– Ну, там рама такая, холст, на нем грунт, по нему идут краски… масляные…
– Картина, что ли?
– Не совсем, товарищ генерал. Видите ли, это так называемое другое искусство, непрямолинейное, что ли… Некоторые называют «андеграунд», хотя не знаю, почему…
– Унтергрунт? Подполье, что ли?
– Ну да, не знаю, почему… Можно бы и «оверграунд» употребить, то есть «юбергрунт»… Главное, что не от мира сего. Перпендикулярное направление, в этом все дело…
– Почему же про твое направление никто ничего не знал до сих пор?
– А это всегда так бывает, пока армия не вмешается. Вот в математике давно уже комплексная плоскость, действительная и мнимая ось – почему? Потому что это работало на оборону. Но я думаю, теперь и у нас дело пойдет, товарищ генерал.
– Пойдет, пойдет, Афанасий! Теперь, брат… Теперь мы их погоним в хвост и в гриву. Ну-ка, где тут у нас…
