боком на каменный пол.
— Олежек! — завопила я, кидаясь к сыну.
— Княжич! — заорал Бокша, налетая на дозорного. И тут же вслед за Олегом шмякнулся на плиты.
Но малыш уже не лежал. Он сел, опираясь на одну руку, а другой вытирая струйку крови, текущую из носа, и негромко сообщил в сторону лыцара: — Не. Бобо.
После чего лыцар странно дернулся, будто внезапно теряя равновесие, удивленно ахнул и тоже сел на пол.
— Климент! — озадаченно окликнул его товарищ, вылезая на верхнюю ступеньку. — Ты чего?
И больше ничего произнести не успел — вздрогнул так же, как Климент, пошатнулся и с грохотом повалился вниз, на голову третьему дозорному.
— Ах ты, твою мать!.. — выкрикнул тот в негодовании. И смолк.
— Дитятко… Олег Михайлович… — еле шевеля разбитыми губами, бормотал Бокша, подползая к княжичу.
Первый дозорный удивленно смотрел на нас, по-прежнему сидя на полу и не делая попыток подняться.
— Олежек! — обхватила я сына — Больно?.. Ушибся?.. Ничего не сломал?..
— Бобо, — серьезно повторил он.
— Княжич… — наконец добрался до него Бокша.
Протянул трясущуюся худую руку, осторожно погладил по плечу, как бы проверяя — здесь ли он? На самом ли деле?.. А потом с мучительным стоном распластался на каменных плитах. В груди у него болело нещадно. Лыцаров удар сломал не меньше двух ребер.
— Бедные вы мои, — всплакнула я над двумя поверженными мужчинами.
— Княгиня, что стряслось? Вам помочь? — сочувственно поинтересовались рядом со мной.
Я было решила, что за всеми нашими баталиями пропустила прилет воздушных шаров. Но нет, шары были еще далеко в небе, а рядом со мной на корточках сидел давешний лыцар, с искренней озабоченностью переживая свое неумение помочь княгине, явно попавшей в беду. В какую беду — он не знал, но это и не имело для него особого значения. Он совершенно искренне считал, что сейчас важнее всего прийти на выручку. Всем нам троим — княгине, княжичу, у которого он уже заметил гривну на шее, и их рабу, постанывающему недужно.
— Это ты сотворил? — сквозь слезы улыбнулась я сыну. — Ты что — перевоспитал его?
Малыш повернул голову и долгим, грустным взглядом посмотрел на заботливо склоненного лыцара.
А тот все еще настойчиво требовал от меня ответа: — Что сделать, княгиня? Что надо?
— Ой, не знаю, — всхлипнула я от смеха — так нелеп был этот зверь, вдруг в мгновение ока переродившийся в ягненка.(tm) Как там тебя… Климент, что ли…
— Меня звать Аврамий, — словоохотливо сообщил лыцар. — А вы ведь — княгиня Шагирова? Я что- то слыхал про вас…
— Но твой товарищ вроде называл тебя Климентом? — удивилась я.
— Какой товарищ? — ответно удивился он.
— Ну, второй дозорный.
— Дозорный? — с сомнением пожевал он губами. — А тут что — с дозором ходят? Это где ж мы? Крепость какая-то!.. Он с интересом огляделся, а потом вновь повернулся ко мне: — Не знаете, княгиня, что за крепость?
— Киршаг… — одними губами ответила я.
Передо мной действительно сидел вовсе не лыцар, который только что ударил моего ребенка и моего анта, а совсем другой, неизвестно откуда взявшийся человек. И он искренне недоумевал, как здесь оказался.
— Киршаг… — озабоченно протянул он. — Да это ж незнамо где!
— А вы откуда? — спросила я, неожиданно переходя на «вы».
— Я? — он почесат в затылке. — И не сообразишь как-то сразу… Кошелевские мы, что ли? Город Кошелево — знаете?
— Не знаю, — покачала я головой. А потом спохватилась: — Знаю, как же! Там же князь Ондрей княжит!
— Во-во! — обрадовался лыцар. — А то я и сам засомневался чего-то… А как вы сказали про князя — сразу вспомнил. Ондрей Дмитриевич. Воротынский. Правильно?
Я кивнула.
— Ну вот, видите! — засмеялся он с радостным облегчением.
— А фамилия ваша как? — спросила я, отлично видя в его мозгах, что радость эта преждевременна.
— Фамилия? — наморщил он лоб. Фамилии не было.
— Фамилия… — растерянно повел он толовой.
И вновь его взгляд упал на тихонько постанывающего Бок-шу, на ребенка с внимательными темно- карими глазами и кровавыми разводами на шеке.
— Да что фамилия! — возмущенно сказал он. — Что делать-то, скажите! А то, чую я, неладно тут у вас.
— А фамилия ваша — Сидоров! — наобум ляпнула я. Почему Сидоров?
— Сидоров? — удивился он. И протянул с сомнением: — Сидоров… — А потом радостно хлопнул себя по коленке: — Ну, точно! Сидоров! Вот же, княгиня, — он хитро подмигнул, — сами знаете, а пытаете! Аврамий Сидоров, все точно!
Я уже давала как-то имя человеку, который был сначала одним, а потом стал другим. Мой бедный сурожский кучер, которого я по незнанию ввергла в пучину навьей истомы. А потом трансформировала в совсем другого акта, никогда навьей истомой не страдавшего. Неужто то же самое сотворил сейчас и мой сын? Только не с антом, а с лыцаром. И не после тяжелого, выматывающего душу ритуала, а в один миг, не двинув даже пальцем.
Впрочем, у него и гривен-то побольше, чем у меня. Вон — пять штук, на руках, ногах и шее. И все- таки…
— Олежек — это ты его?.. — спросила я у сына, отчего-то тревожась.
Он ответил мне спокойным взглядом и поинтересовался — Ма? Бобо?
— Нет-нет, уже не больно! — поспешно заверила я его. — А Аврамия попросила: — Вы вот что… С сыном я сама разберусь, а анта моего лучше сейчас не трогать. А то еще, не дай бог, пропорем ему легкое осколком ребра. Но сейчас сюда прилетят люди…
— Люди прилетят? — не поверил Аврамий.
— Да вот они уже, — показала я на стремительно приближающиеся шары. — У них будут проблемы с посадкой. Ветер видите, какой сильный! Вот им нужно будет помочь. Если они скинут веревку, привяжите ее к чему-нибудь, чтоб шар сразу не улетел. Хотя бы до тех пор, пока они не выгрузятся из корзины. А не кинут веревку — так просто постарайтесь держать корзину. Хорошо?
Аврамий сосредоточенно кивнул, прикидывая расстояние до шаров.
— Мы померли? — таращась, спросил Никодим.
— Почему это? — весело поинтересовалась я.
— Ну как же — перенеслись по небу, а тут вы, княгиня, нас встречаете! А я ведь сам видел, как собака Георг утопил вас в пустохляби! Значит — что? Значит, мы уже в царствии небесном! Залетели, называется…
— Это ты еще не залетал по-настоящему! — засмеялась я. А из следующей корзины уже выбирался Каллистрат и, прихрамывая, ковылял к нам.
— Я верил! Я знал! — кричал он восторженно, размахивая руками. — Что для вас, моя любимая княгиня, такая мелочь, как Киршагова пустохлябь?! То-то великий князь обрадуется!
— Разве Траханиотова не отравили? — удивилась я.
