— Знала, — улыбнулась я и раскрыла объятия.
— Ты нарочно поставила нас в дурацкое положение! — понемногу успокаиваясь, все-таки продолжал выговаривать он мне.
— Конечно, — согласилась я, целуя его.
— Ну могла же предупредить… — уже почти совсем мирно укорил меня мой благоверный.
— А вот нечего жену за дурочку держать, — сообщила я. — Тогда и сам в глупое положение не попадешь!
— Но у нас даже не оказалось теперь пленных' — пожаловался Михаил, целуя меня в шею, — Не будешь же брать в плен человека, который даже не знает, как его зовут!.. Князь Зиновий вообще впал в глубокое расстройство. Такое славное предприятие замысливалось, а превратилось в пустячную прогулку. Ни чести, ни славы… Ты сразу поняла?
— Нет, слишком уж увлеклась своими переживаниями и поначалу не обратила внимания. А потом прислушалась — что-то не то творится вокруг. И только после до меня дошло, что, думая лишь о воротах и об их охранном отряде, я на самом деле поставила перед сыном задачу гораздо более широкую — устранить всех, кто хочет нам «бобо». То есть получается, весь гарнизон, засевший в Киршагском кремле. Он мальчик послушный — всех и устранил!
— Значит, мы с тобой еще говорили, спорили…
— Да, а гарнизона уже не существовало! Его не стало уже в тот момент, когда наш малыш согласился выполнить мою просьбу!
— А мы, представляешь, крадучись, со всеми возможными предосторожностями, пробираемся к этим самым воротам, посты обходим, дозоры минуем — и только потом начинаем замечать, что до нас нет никому дела, — уже улыбаясь, делился Михаил пережитым, — что все заняты поиском собственных персон, которых потеряли. Особенно на волхвов забавно было смотреть. Они же всегда величественные такие, цену себе знают! А тут бегают, суетятся, друг у дружки интересуются: что это за место такое? Да как они сюда попали?
Мы уже смеялись вместе.
Олежка пересел поближе, чтобы лучше нас видеть в смутном свете единственной свечки.
— А лыцары! — продолжал потешаться Михаил. — Даром что с гривнами — никто даже своего княжества назвать не может! А все он, — кивнул муж на нашего сына. — Это же надо, какое сокровище!
— Ты еще не знаешь, какое он сокровище на самом деле, — проникновенно произнесла я, ласково притягивая к себе малыша.
— Где же ты нашла его?
— Вообще-то я его родила, — скучно напомнила я. — А потом это уже он меня нашел, а не я. И вообще. Чего я тебе буду рассказывать? Пойдем, сам увидишь. Только вот что: в вашем суровом кремле детская одежда найдется? Не век же ему в своих старых пеленках ходить!
— Мои детские рубахи и портки подойдут?
— Еще как подойдут! — заверила я.
Я настояла, чтобы в пещерную экспедицию захватили и единственную жертву бескровного штурма Киршагской твердыни — Бокшу. Что-то мне подсказывало, что в катакомбных «опочивальнях» он быстрее излечится, чем лежа на самой мягкой из всех пуховых перин кремля.
Приодетый Олежка уже настоящим княжичем вышагивал рядом. В крошечных сафьяновых сапожках, в зеленоватого сукна камзоле, шитом серебряными узорами. Чувствовалось, что ребенку, привыкшему к постоянной наготе, не слишком-то удобно ощущать на себе всю эту одежку. Но он виду старался не подавать.
А безгривенный князь Фелинский заставлял себя не смотреть на гривны, то и дело выглядывающие не только из-под воротника рубашки Олега, но и из-под кружевных манжетиков его рукавов.
Я хотела сообщить Фелинскому, что ему о гривне беспокоиться нечего. Там, куда мы направляемся, множество гривен — выбирай любую! Но потом сообразила, что так можно только зря обнадежить человека. Ему же нужна именно Кор-сека! Решится ли он надеть что-то другое? Ведь другое запросто может его и придушить… И мой сын тут вовсе не показатель. В данном случае важно не то, сколько гривен признали моего княжича! Его, может, все гривны признают — на то он и мой сын! А Зиновий-то — совсем другое дело…
Были в нашей маленькой компании еще двое — Никодим и Каллистрат. Они-то и тащили носилки с моим антом. Как это ни унизительно для голутвенного, а тем более лыцарова отпрыска. Но я заявила, что в случае отказа мы возьмем кого-то другого. А их оставим. Желание быть среди избранных победило, они взялись за носилки.
Я коротко — пока мы пробирались по подвальным галереям кремля — рассказала Михаилу о своих злоключениях. Он слушал не перебивая, лишь изредка уточнял то, о чем я говорила недостаточно понятно. Хотя непонятного, конечно, хватало!
Остальные наши спутники вообще молчали, но я видела их мысли и знала, что слушают они очень внимательно.
— Ну а ваши похождения? — наконец притомившись рас сказывать, спросила я, «,
— Великий собор не избрал Дмоховского предводителем Избрал меня, — коротко ответил Михаил
— Это я знаю. А почему царовы войска до сих пор не разбиты? — От сечи уклонились. Где они, бог весть. Мы с полками спешили сюда, узнав о падении Киршага.
— Слышала я кое от кого, что царово ополчение тоже движется сюда.
— От кого это? — поднял брови Михаил.
— Да так… — туманно ответила я. — Этих людей теперь нет.
— А, — он кивнул, — Тогда ясно.
— Расскажи, как ты-то спасся? — обернулась я к Никодиму.
В его голове тут же замелькали картинки: всадники из Кир-шагского кремля на взмыленных лошадях врезаются в группу лыцаров из сотни Георга, рубя на ходу головы и руки с поднятыми мечами. Падает, отлетая, голова самого Георга, теряя с располосованной шеи родовую гривну. Знакомый дружинник из киршагской гридни, скаля зубы, разрезает веревки, которыми вороги спутали Никодима. Да еще и ухмыляется: «Ты, слыхивали мы, в Суроже воеводой заделался? А где ж твоя княгиня?» — Да я… — вслух вздохнул Никодим. — Освободили меня тогда. А потом я Киршагский кремль, занятый неприятелем, три месяца в осаде держал. Великого князя Михаила дожидался. Ну и дождался. А они задумали кремлем хитростью овладеть, надули шары… Да дальше вы знаете. Я только одного понять не могу: не гневайтесь, княгиня, но как вы дышали-то там, в пустохляби?
— Я и сама не знаю! — развела я руками. — Но, видно, не очень уж сильно, если столько времени там пролежала. Хоть и не три года, а всего три месяца — и то долго. Что-то меня покрывало с ног до головы. Пленка какая-то. Она была на мне еще и тогда, когда я бродила по дну пустохляби — вслед за спасителем моим. — Я кивнула на сына. — А стоило мне выйти из песка на воздух — она исчезла. Так что я и сама не знаю, как дышала!
— Тогда расскажите: как веревку перерезали?
— Какую веревку?
— Ну, ту, что собака Георг к вам привязал. Чтоб, значит, вытащить потом. — г,
— Не перерезала я ее. Обрывок этой веревки на мне еще долго болтался — я им даже княжича подпоясывала. Но перерезать ее? Чем? И как? У меня ж руки были связаны! Я думала — может, это вы, с берега?.. — А мы думали — это вы. Георг как ополоумел, когда вместо вас пустой конец вытянул. Уже ни об обороне от киршагской конницы не думал, ни о чем — как бешеный катался по берегу, вас проклинал. Там его и порешили. Может, из-за веревки той и нас так легко смогли освободить…
— Еще одна загадка. Зато сейчас будут кое-какие разгадки. Мы уже стояли пред золотой аркой.
— О! — сказал Михаил, с уважением глядя на облезлую позолоту.
— Да, видите, великий князь, и в вашем родовом гнезде имеется кое-что, вам неизвестное, — не удержалась я от иронии.
