— Нельзя?.. — безнадежно прошептал Зиновий/ пряча руку за спину.
— Не, — повторил Олежек. Вытянул пальцы из моей ладони и потопал к уступу в стене пещеры, на котором был выложен пяток гривен поменьше.
Все уставились на него.
— Сынок… — в замешательстве начала было я.
А он взял с уступчика одну гривну, повертел, посмотрел на Зиновия, положил на место. Взял другую. Зачем-то потер ее поблескивающую ленту между пальцами, негромко уронил в тишине: — Да. — И протянул гривну Зиновию.
Тот неуверенно повел головой. Шепотом осведомился: — А эту — можно?
— Да, — негромко отозвался мальчик.
— Что — надеть?.. — внезапно побледнев как полотно, уточнил Зиновий.
— Да, — был спокойный ответ.
— А она примет меня? — просипел Зиновий пересохшим горлом, делая шаг к гривне, которую протягивала ему детская рука. И внезапно решился. Отчаянно махнул рукой: — А и не примет — так все равно!..
В два прыжка оказался рядом с Олежкой, выхватил протягиваемую гривну, выпрямился, закрыл глаза и, перестав дышать, возложил ее на себя.
— Не надо! — запоздало выкрикнула я.
Но уже завибрировал воздух от зудения, гривна, искрясь, дрогнула и, как живая, ленивой змейкой обвилась вокруг шеи Зиновия. И смолкла.
В наступившей тишине Фелинский, не открывая глаз, пошарил рукой по груди, где только что свешивалось расслабленное кольцо гривны, потрогал шею. Сначала осторожно, потом провел по мрачновато-серо и ленте обеими ладонями. Открыл глаза Уставился на моего сына — Вавва, — пояснил малыш.
— Вавва, — трепетно повторил Зиновий.
Склонив голову, опустился перед Олежеком на одно колено, взял ручонку, даровавшую ему гривну. Поцеловал, замерев на секунду.
Потом поднялся, расправил плечи, поднял сжатый кулак, обернулся к нам, торжественно провозгласил: — Вавва! Мне жалована Вавва! Я, князь сморгонский, Зиновий Константинович Фелинский, во веки вечные присягаю в дружбе и любви князю Олегу. И какое бы княжество ни взял после князь Олег Михайлович Квасуров, Сморгонь всегда да пребудет с ним в мире и согласии!
— Аминь! — задумчиво подытожил Михаил.
— А я… А мне… — прошуршал позади полупридушенный, почти неслышный голос Каллистрата.
И уже в следующую минуту он рванулся вперед, подбежал к моему сыну, пал на колени, покрывая поцелуями маленькие пальчики, быстро забормотал: — Молю… Христом богом нашим!.. Не откажите! Князь Олег! И мне гривну!..
— Не, — сдержанно произнес мальчик.
— Нет? — ошеломленно поднял к нему лицо Каллистрат. Олег бесстрастно глядел на Оболыжского.
— Совсем нет? — упавшим голосом поинтересовался тот, — Но почему?.. Чем я хуже? — Он вскочил с колен, закричал: — Это неправда! Я найду себе гривну! Здесь много их! Я найду, я попробую!
— Каллистрат! — окликнула я его.
— Нет! Нет! — продолжал вопить он, бросаясь от одного уступа с гривнами к другому.
— Каллистрат! — громко позвал Михаил, останавливая его опасные метания.
— А? — ошалело оглянулся Оболыжский.
— Смотри, — указал пальцем Михаил на своего сына.
Оболыжский оглянулся через плечо. Малыш протягивал ему маленький, озорно поблескивающий квадратик на веревочке.
— Тетарт? — спросил Каллистрат. И разочарованно сообщил: — Так это тетарт, не гривна!
— Князь Олег оказывает тебе милость, снисходя! — возмутился Зиновий, — Как смеешь ты над его милостью раздумывать? — и грозно нахмурился. — Но зачем мне тетарт, что я буду с ним делать? — заныл Каллистрат. — Вам, конечно, он гривну дал…
— Думай, что несешь! — в благородном княжеском негодовании топнул сапогом Фелинский. — С кем сравнить себя посмел, лыцаров отпрыск!
Каллистрат примолк. Ссутулился. Медленно, еле переставляя ноги, приблизился к Олегу. Забрал протягиваемый тетарт. Зажал в кулаке, отвернулся. В его прищуренных глазах стояли слезы.
— На шею! — неумолимо прогремел голос князя Фелин-ского.
Каллистрат вытер рукавом глаза, гордо выпрямился, демонстративно поднял на вытянутых руках веревочку с тетартом, неспешно, торжественно надел ее на свою шею, явно пародируя возложение гривны, только что произведенное Зиновием.
Потом усмехнулся, дурашливо развел руки: — Все! Дарованный тетарт принял меня! Возрадуйтесь, люди!
— Ты, это!.. — гневно засопел Фелинский.
— Не надо, князь, — мягко попросила я Зиновия. — Не мучайте человека, он и так расстроен…
— Я? — издевательски засмеялся Каллистрат. — Я не расстроен! Я счастлив! Мне оказана великая милость!
— А может, и правда, милость? — пристально взглянула я на Оболыжского. — Откуда нам с вами знать? Помните, как тот тетарт, что я нашла, починил княжескую Витвину? Вдруг и этот найдет управу на вашу лыцарову гривну?
Каллистрат отвел глаза. Покачал головой. Но уже не так обреченно. Мое предположение о неслучайности дара упало на благодатную почву.
— А я? — раздался вдруг робкий голос Никодима. — А мне нельзя попросить для себя гривну?
— Тебе? Голутвенному?.. — хотел уже возмутиться Зиновий, но я прикоснулась к его рукаву, указывая глазами на Олега.
Малыш уже шел к нам, неся на вытянутой ладони широкий — больше даже, чем у меня или у Михаила — поясок матово-черной гривны.
— А! — Сияющий Никодим бухнулся перед ним на колени.
Но Олег невозмутимо миновал его и направился к носилкам Бокша беспокойно и даже с испугом смотрел снизу на своего княжича.
— А я? — взвыл Никодим, протягивая руки к ребенку — Молчи! — тяжелая длань Зиновия хлопнула его по плечу, будто молотком прибивая к бугристому полу.
Олег между тем деловито приподнял левую руку Бокши и просунул ее в черное кольцо.
Искристый хлопок гривны, стянувшейся на запястье у анта, был так поспешен, что в воздухе запахло озоном.
— Ай! — только и успел подать голос Бокша А потом с опаской уставился на новое приобретение.
— А я?.. — потерянно взмолился Никодим. Но малыш безмятежно произнес:
— Не.
И вопрос был исчерпан.
— Не… — со вздохом кивнул Никодим. — Значит, не судьба…
— Вот этим наши беглецы и питались, — с видом заправского экскурсовода показала я пищевую плитку, взятую из поблескивающей стены. — Тут их столько, что на целую армию хватит. Да и, глядишь, не на одну сотню лет. Можете сами попробовать. Вот так потрите в ладонях и откусывайте. Только сначала лизните. А то они очень разные на вкус. Можно такое встретить!..
— А ничего, — с одобрением кивнул Михаил, отгрызая очередной кусок от изумруд но-лиловой плитки.
— Да, — согласился Зиновий. Но как-то вяло. Он покусывал вишневую плитку с желтыми прожилками, и она ему что-то не слишком нравилась.
