У Коли Кириченко на теле не нашли ни одной царапины. Он до выстрела успел прыгнуть в яму, надеялся потом выбраться, а яму засыпали. У Лизы Дули руки были покусаны, это она, чтобы не закричать, не показать своей слабости.
Вернулся Николаюк. Мы поблагодарили своего добровольного водителя.
— Весь второй этаж для почетных гостей, для освободителей Каменки, — сообщил Николаюк.
Мы попили чаю в маленькой комнатке словоохотливой кастелянши и поднялись к себе. Я устал за день и тотчас прилег. Спутник мой, напротив, возился с эскизами, раскладывал их на столе, выходил в коридор. Оттуда стали вскоре проникать голоса возвращающихся гостей.
…Утром сосед разбудил меня и, пока мы брились, у рассказал о вчерашних своих вечерних встречах, о том, что эскизы мемориала переданы кому следует и поэтому отпала необходимость еще раз ехать в Водяное.
— Тут вчера такие прожекты были! — поделился Николаюк. — Хотят мемориал сделать на Никопольском плацдарме. Думаю, памятник комсомольцам будет что надо!
Через час мы поднялись на палубу белоснежного «Метеора», который отчаливал от каменской пристани. Теплоход вышел из бухты на чистую воду и быстро набрал ход. Проплыла назад узкая прибрежная полоса текучего песка. Это были остатки кучугур, скрытых теперь разлившейся днепровской водой.
— Здесь, на берегу, и поставить бы две фигуры, — сказал мой спутник. — Юноша и девушка разрывают колючую лагерную проволоку…
Теплоход резво бежал по волнам. Вот он достиг одного из уцелевших бетонных быков. Огромный серо-зеленый монолит уродливо торчал среди голубой воды.
— А ведь фашистам так и не удалось достроить мост, — отозвался мой спутник. — Ни один вражеский танк, ни один солдат не прошел по нему…
К месту давнего боя
Мимо дома промчались спаренные трамвайные вагоны: их грохот заглушал все остальные звуки. Когда вдалеке стихло гудение рельсов, раздался настойчивый, очевидно, повторный стук в калитку. За окном хрипло залаяла собака, зазвякала цепью по бетонной дорожке.
Хозяин сказал сыну:
— Посмотри.
Свой очередной отпуск Сергей Андреевич проводил дома. Обычно они с женой ездили в деревню к ее родным или к морю, но теперь обстоятельства вынуждали остаться. Домик, который они с женой выстроили после войны в заводском поселке, уже обветшал. Следовало обновить крышу, крыльцо, кое-где перестелить полы. В последний момент решили и внутреннюю электропроводку заодно сделать. Когда-то думали успеть с ремонтом к возвращению сына из армии, потом уговорили себя: вернется сын — поможет. К сыновней свадьбе тоже не успели, да и забота была иная. Потом ждали внука, а когда он появился, не решились затевать, чтобы ненароком не застудить малыша.
Сергей Андреевич видел через окно, как сын встретил почтальона. Смотрел в окно и не переставал покачивать на коленях годовалого внука. Карапуз сопел, тыкался мокрыми губами в грудь.
Вернулся сын. Принес газеты и письмо.
— Тебе, отец…
Сын взял малыша, отнес в боковую комнатушку, где хлопотали мать с женой, вернулся. Отец задумчиво стоял перед окном. В одной руке — прочитанное письмо, другой озабоченно поглаживал свой голый череп, старую глубокую рану на высоком лбу, где сильнее обычного пульсировала голубая жилка.
— От кого? — спросил сын.
— А куда мы шкатулку задевали? — думая о своем, забеспокоился отец.
Отец и сын лицом были очень схожи: смуглые, большегубые, а вот сложением отец уступал. Был он невысок, узок в плечах, но в поджаром, жилистом теле, ладно обтянутом старой трикотажной футболкой, угадывалась зрелая мужская сила.
Найденную сыном шкатулку Сергей Андреевич приспособил на подоконник. Он вынул оттуда новенькие орденские планки, старые, позеленевшие медали, высыпал пригоршню значков, извлек удостоверение народного дружинника, сложенную вчетверо Грамоту министерства черной металлургии. Последним извлек потертый, растрепанный блокнотик с давно загнувшимися по углам листочками.
Все вещи, кроме этого блокнотика, сложил обратно в шкатулку. Осторожно открыл огрубелыми от постоянной работы с металлом пальцами обветшалую обложку, аккуратно перевернул оторвавшиеся листочки…
Письмо прислали из Донбасса. Писали, что ищут его давно, но только теперь напали на след. Краснополянский сельсовет решил поставить памятный знак на месте, где несколько солдат-разведчиков ввязались в ночной бой с эсэсовским гарнизоном. Старожилы помнили, как было дело, а вот фамилий разведчиков никто не записал: ни погибших, ни оставшихся в живых.
Оставалось порадоваться теперь, что сохранил блокнотик. До самой государственной границы записывал, какое село освободили, какой город. Потом пошли другие названия, чужие, и не разобрать. А Ореховку, Щетово, Красную Поляну он на выцветших страничках отыскал. Здесь же были имена погибших Вали Матвеева и Саши Серебрякова, значилось число — двадцать третье февраля, и было к чему-то помечено, что всю ночь валил мокрый снег.
Мокрый снег валил весь день до глубокой ночи. Он таял на взмокших крупах лошадей, тащивших походную кухню и повозки с имуществом, на темных от усталости лицах бойцов.
Командир разведроты старший лейтенант Гатажоков, шагавший впереди в щегольской кавалерийской шинели с подоткнутыми под пояс полами, сердито бормотал что-то под нос по-балкарски.
Сзади глухо заржала лошадь. Послышалось испуганное шиканье, свист кнута, глухие удары копыт.
— Старшина! — свистящим шепотом позвал Гатажоков.
Расталкивая бойцов, к командиру подбежал ротный старшина.
— Что случилось?
Тучный старшина смахивал с разгоряченного лба пот.
— Кухня провалилась, темно, хоть глаз коли, — ответил старшина.
— Сейчас же вытащить, — сухо заметил старший лейтенант. — Задерживаешь. Немец рядом…
Старшина, покачивая толстыми боками, побежал выполнять приказание Из темноты снова донеслись приглушенные голоса ездовых, скрип колес, напряженные удары копыт в хлипкое крошево снега и чернозема, глухие хрипы коней из накинутых на морды мешков, свист кнута в промозглом воздухе, но кухня не сдвинулась с места.
— Да растак твою! — прогремел отчаявшийся бас старшины.
Через мгновение на голос откуда-то из темноты ударил немецкий миномет. Комья тяжелой, набухшей земли и грязного снега обсыпали разведчиков.
— Рассредоточиться! — скомандовал Гатажоков. — Отходить в степь!
Уводя бойцов от опасности, досадуя на старшину, Гатажоков в то же время, следуя профессиональной привычке, прислушивался к обстрелу, пытаясь определить расположение и количество минометов. Огонь вела по крайней мере батарея. Потом к ней присоединились два орудия Старший лейтенант зажег под полой шинели фонарик и взглянул на карту.
Случайный бесприцельный огонь разведроте никакого вреда не причинил. Старший лейтенант вывел своих солдат по глубокой балке, забитой мокрыми клубами перекати-поля, в безопасное место. В поисках пристанища солдаты вышли на равнинный участок, где среди стаявшего снега виднелись остатки большого
