что хотел сказать автор и что получилось - хорошо или плохо?
От невысокого куполообразного голубого постамента ввысь в виде траектории-дуги взвилась прозрачная сталинитовая пластинка. На какой-то высоте от нее в разные стороны отошли серебристые, неопределенных очертаний массы. Нетрудно было догадаться, что это облака. Выше, уже за облаками, стремительно летящая вперед золотистая фигура юноши. У него могучие крылья орла. Он летит к солнцу, к звездам. Вера так и сказала:
- К солнцу, к звездам. Отлично, Петр Васильевич!
- По-моему, это, должно быть, грандиозно! - заметил Посадов. - А? Красота-то какая! И мысль… Никаких ракет, атомов, просто крылья, о которых человек мечтал со дня своего рождения. Символично! И всем понятно. Главное - красиво: человек за облаками. Хорошо вы придумали - прозрачный материал. А золото и серебро - это тоже хорошо! Не избито. Бронза, мрамор, бетон - это традиционно. А вот вам новый материал - получайте!
- Ну, предположим, золото и серебро знала еще древняя скульптура, - возразил Климов. - Меня многое тут смущает, в том числе и золото и серебро, хотя это, должно быть, не только оригинально, но и красиво. Смущают меня крылья.
- Напрасно! - воскликнул Посадов. - Крылья - это находка, такая же находка, как меч у Вучетича, Да, аллегория, символ!
- А не напоминает ли вам, дорогие мои друзья, этот космонавт традиционного ангела?
Наступило молчание. Климов не ждал ответа и не хотел дальнейшего обсуждения. Он еще сам не все продумал и взвесил, он был в пути, искал, искал. Поэтому быстро взял скульптуру и унес ее обратно в комнату, а возвратясь, предупредил:
- Только дадите мне слово: о том, что видели сейчас, - шша, молчок. Ни другу, ни жене, как говорят. А теперь продолжаем.
И снова начал лепить.
Курская битва! Какой всеобъемлющий образ! Здесь, на Курской дуге, сражался, командуя танковым полком, ее отец, Иван Акимович Титов; здесь он был ранен, за эти бои получил звание Героя Советского Союза. В памятнике Климова Вера увидела памятник своему отцу.
Сравнения возникали невольно: Климов и Балашов. Она была убеждена, что ничего подобного Константин Львович создать не мог.
Вера видела большое искусство, творение подлинного таланта. Во всех работах художника она видела поиск, острую мысль, яркую и прекрасную форму. Конкретный, реалистический образ тонко и умно сочетался с аллегорией, приобретал силу символа, не утрачивая своей ясности, доходчивости и той необыкновенной внутренней силы искусства, что волнует душу, будоражит разум. Она, не видавшая воочию сражений Отечественной войны, отлично чувствовала и понимала то, что изобразил художник в 'Курской битве', где силой и мужеством советских людей в кровавом поединке были повержены главные козыри Гитлера - его знаменитые 'тигры' и 'пантеры'. 'Тигр' - фашистский танк, впервые появившийся на Курской дуге. Тигр - символ хищного зверя. Как это все просто, выразительно и символически глубоко!
Вера молча рассматривала работы Климова и слушала разговор двух художников: Петр Васильевич любил, когда 'модель' говорит, она тогда живет, поэтому он старался постоянно вызвать Посадова во время сеанса на острый разговор, заставить его кипучую, неспокойную натуру волноваться.
Она не обратила внимание, с чего это началось, по какому поводу Климов произнес фразу: 'Великий, или Тихий океан', так, как это пишется на всех географических картах. Посадов спросил, не ожидая подвоха:
- Так все-таки какой же он - великий или тихий? Океан-то этот?
- И великий и тихий, - ответил Климов.
- Ерунда, - выпалил Посадов. - Тихий не может быть великим, а великий тихим. История такого не знала! Назови мне хоть одного великого и чтоб он был тихий. Назови!.. Микеланджело, Цезарь, Шекспир, Петр Первый, Ломоносов, Пушкин, Лев Толстой, Шаляпин! Они клокотали, как вулкан, как твой Пугачев!..
- Так это люди. А мы говорим об океане. - Климов повел тонкой бровью и насмешливо скосил карие умные глаза.
- Океа-а-ан, - протяжно пробасил Посадов. - Да будет тебе известно, что на самом деле Великий океан самый неспокойный по сравнению с другими своими собратьями. Ты поговори с моряками, они Тебе расскажут.
- Нет, Алексей Васильевич, философ ты, скажем прямо, неважный, доморощенный. - Климов продолжал 'заводить' своего друга.
- А где они, твои важные философы? Кто, назови? - Посадов поерзал в кресле и недовольно нахмурился. Его обидело, что при Вере его назвали 'доморощенным'. - Все одинаковы. И тот деревенский парень, который на брачном ложе мечтал, как булькнет связка подков, брошенная в колодец, ничуть не хуже какого-нибудь ультрасовременного стиляжки, ищущего смысл в абстракционизме.
- Не трогай современных стиляг: они злопамятны и не прощают обид, - все так же с дружеской подначкой говорил Климов, задумчиво хлопоча возле глиняной фигуры Пугачева. - Они объявят тебя одиозной личностью, непримиримым врагом консолидации.
- Меня? - Посадов ткнул себя в грудь толстым пальцем. - А какой смысл? Я им не страшен. Вот ты, ты другое дело, ты для них личность опасная. Твое искусство мешает им делать бизнес на шарлатанстве, с головой выдает их немощь. Ты для них опасен, потому что ты художник действующий. А я бывший.
Климов энергично возразил:
- Бывших художников в природе не бывает, как и бывших ревизионистов. Есть бывшие князья, бывшие короли, бывшие министры, бывшие генералы, даже бывшие проститутки. - Он неловко покосился в сторону Веры, сказал: - Извините меня, бога ради… А художников бывших - это уже, как ты говоришь, ерунда. Художник - он творец до гробовой доски. И пока ты жив, ты должен творить, а не философствовать по пустякам. Вот ты, Алеша, был оперным артистом. Теперь, когда иссяк, кончился твой голос певца, ты же не бросил искусство, ты стал драматическим актером.
- Я - другое дело. Драматический артист жил во мне всегда рядом с оперным. Это редкость. Может, нас всего двое - Шаляпин и я.
Климов весело и добродушно рассмеялся. Он знал эту слабость своего друга и прощал ее: пусть порисуется, артист ведь.
Вера нашла, что именно сейчас удобный случай заговорить о поручении Надежды Павловны. Воспользовавшись паузой, она сказала:
- Алексей Васильевич! Приезжайте к нам в совхоз. Поможете народный театр создать…
Посадов снова беспокойно задвигался в кресле:
- А вы думаете, это так просто: взял и создал.
- Но ведь это теперь поощряется, - подхватила Вера. - Народные театры имеют большое будущее.
Посадов горестно вздохнул и, глядя на Веру снисходительно грустными глазами, закивал тяжелой, седой головой. Сказал загадкой:
- Иметь будущее - это еще не все. Вот вы, имеете будущее киноактрисы? Имели, вернее. А выйдет она из вас, возьмете вы свое будущее?
- Нет, конечно. Но я - это я, тут другой вопрос, - ответила Вера, пытаясь разгадать ход его мыслей.
- Вопрос один, - возразил Посадов и, повысив голос: - Единый! К вашему сведению, в первые годы Советской власти я создал народно-героический театр. Заводская молодежь в нем отлично играла. Успех был. Мы ставили драму, оперу. Репертуар свой создали: героический! 'Пугачева' я ставил. И сам партию Емельяна пел. Да!.. Пу-га-че-ва! И Лермонтова: 'Демона', 'Мцыри'. А вы знаете, что такое 'Мцыри'? Это романтика, героика, сила духа! 'Рукою молнию ловил'. А? Здорово! Вот как писать-то раньше умели: 'Рукою молнию'! Только недолго нам пришлось существовать. Будущее наше кому-то не понравилось, кого-то испугало. Чиновничек был из культпросвета, плюгавенький такой, как сморчок: лицо крысиное, вытянутое, острое, помятое, как медная пуговица, нос кривой, глазки раскосые, щелочки, бровей совсем нет. Как сейчас его вижу. Пришел он принимать у нас новый спектакль. Сидит в зале, глазки по сцене бегают, нос в воздухе
