блокирования процессов старения. И открывала невиданные перспективы в медицине.
Сидя на стуле и ни словом больше не перебивая его страстный монолог, Элизабет думала о том, как все это напрочь изменит жизнь людей во всем мире. Если верить Джипли, то не существовало никаких ограничений, которые бы препятствовали людям доживать до ста, ста пятидесяти, а то и, при желании, до двухсот лет.
— Для этого не потребуется даже никаких уколов, — сказал Джипли. — Благодаря найденной формуле содержимое можно будет принимать в виде таблеток или капсул.
Возможности препарата трудно было переоценить. Это вело к революционным социальным переменам. И к поступлениям миллиардов долларов в копилку «Роффа и сыновей». Концерн и сам займется изготовлением препарата, и продаст патент другим фирмам. И вряд ли на земле найдется кто-либо из тех, кому за пятьдесят, кто откажется приобрести хоть одну таблетку, которая поможет ему или ей приостановить старение. Элизабет с трудом сдерживала охватившее ее волнение.
— Как далеко вы продвинулись в своих экспериментах?
— Как я уже сообщил вам в своей докладной записке, в течение четырех лет я проводил эксперименты на животных. Все последние результаты положительные. Вакцина готова к клиническим испытаниям.
Элизабет нравились его воодушевление и уверенность.
— Кто еще знает о ваших работах? — спросила она.
— Об этом знал ваш отец. Тема абсолютно секретная. Это означает, что я обязан докладывать о ходе экспериментов лично президенту концерна и одному из членов Совета.
Элизабет похолодела.
— Кому именно?
— Господину Вальтеру Гасснеру.
Элизабет немного помолчала.
— С этого момента будете докладывать только мне, — сказала она, — и никому другому.
Джипли удивленно посмотрел на нее.
— Хорошо, мисс Рофф.
— Как скоро мы сможем запустить таблетки в производство?
— Если все пойдет по плану, через полтора-два года, начиная с сегодняшнего дня.
— Прекрасно. Если вам что-либо потребуется — деньги, помощь, оборудование, — дайте мне знать немедленно. Ничего не должно задерживать вашу работу.
— Спасибо, мадам.
Элизабет встала, и Эмиль Джипли тотчас вскочил со своего места.
— Я рад, что познакомился с вами. — Он улыбнулся и застенчиво добавил: — Мне очень нравился ваш отец.
— Спасибо, — сказала Элизабет.
Сэм знал об этой теме. Может быть, в этом отгадка его нежелания пустить концерн с молотка?
У двери Эмиль Джипли повернулся к Элизабет:
— Лекарство обязательно выдержит клинические испытания.
— Будем надеяться, — сказала Элизабет.
— Каким образом осуществляется контроль за сверхсекретным проектом?
— На всех его стадиях? — спросила Кэйт Эрлинг.
— Да, от начала и до конца.
— Как вам известно, у нас в стадии разработки находится несколько сотен лекарственных препаратов. Они…
— Кто несет за них ответственность?
— До определенной суммы — управляющие различных подразделений, — ответила Кэйт Эрлинг.
— Какой суммы конкретно?
— Пятьдесят тысяч долларов.
— А выше этой суммы?
— Необходимо специальное решение Совета. Проект становится секретным, когда известны данные исходных экспериментов.
— То есть когда появляется надежда, что он будет успешным? — спросила Элизабет.
— Совершенно верно.
— Каким образом происходит засекречивание?
— Если проект представляет собой особую важность, вся работа переносится в сверхсекретные лаборатории, имеющиеся по ней документы изымаются и кладутся в особую папку с грифом «Совершенно секретно». К этой папке имеют доступ три человека. Ученый, непосредственно ведущий разработки, президент концерна и один из членов Совета.
— Как определяется член Совета, курирующий разработку секретной темы?
— Ваш отец назначил на эту должность Вальтера Гасснера. Едва были произнесены эти слова, Кэйт поняла свою оплошность.
Обе женщины посмотрели друг на друга, и Элизабет сказала:
— Спасибо, Кэйт. На сегодня все.
Элизабет ни словом не обмолвилась о Джипли. Но Кэйт знала, что имела в виду Элизабет. Она могла знать об этом либо потому, что Сэм сам рассказал ей о проекте, либо она по своей инициативе пронюхала о нем. Для кого-то третьего.
Но этот проект был слишком важен, чтобы с ним что-нибудь произошло. Элизабет должна сама проверить все принятые меры предосторожности. И переговорить с Вальтером Гасснером. Она потянулась было к телефону, но передумала. Существовал более надежный способ.
Вечером этого дня Элизабет уже летела обычным рейсовым самолетом в Берлин.
Вальтер Гасснер нервничал.
Они сидели в угловом кабинете верхнего обеденного зала в «Папийоне» на Курфюрстендамм. Обычно, когда Элизабет приезжала в Берлин в прошлые времена, Вальтер всегда настаивал, чтобы они обедали у них дома, с ним и Анной. На этот раз приглашения не последовало. Вместо этого он предложил ей встретиться в ресторане. Когда он пришел, Анны с ним не было.
Вальтер Гасснер все еще походил на юношески стройного и подтянутого киногероя, но кое-где внешний глянец несколько пооблупился и потускнел. Лицо его выглядело озабоченным и напряженным, а руки ни на секунду не оставались в покое. Что-то явно сильно угнетало и тревожило его. Когда Элизабет осведомилась об Анне, он уклончиво сказал:
— Анна себя не очень хорошо чувствует. Потому и не пришла.
— Что-нибудь серьезное?
— Нет, нет. Все будет в порядке. Она дома, отдыхает.
— Я позвоню ей и…
— Лучше не надо ее беспокоить.
Это был странный и непонятный разговор, совершенно не в духе Вальтера, которого Элизабет всегда считала полностью открытым, не считающим нужным скрывать свои чувства.
Элизабет перевела разговор на Эмиля Джипли.
— То, над чем он работает, нам необходимо как воздух, — сказала она.
Вальтер кивнул:
— Это будет грандиозная штука.
— Я попросила его докладывать о ходе экспериментов только мне лично.
Внезапно руки Вальтера прекратили свое беспрестанное движение. Это было подобно крику. Он посмотрел на Элизабет и спросил:
— Зачем вы это сделали?
— Я не имела в виду вас обидеть, Вальтер. Я бы это сделала в любом случае и с любым членом
