видимому, тому, что в этом месте пленка допроса прервется.
— Капитан Маркус, — пришел он ей на помощь. — Я из окружной уголовной комиссии.
— Я вам не помешаю?
— Нет, мы все равно заканчиваем. — В голосе Клаудии Маркус угадал скрытую просьбу.
Он понял, кивнул.
— Итак, встретимся после репетиции. Как это у вас в театре делают: сплюнем через плечо?
Клаудиу его ответ порадовал, а Мансфельд промолчала, вошла внутрь и положила на туалетный столик ноты и сумочку.
Выходя, Маркус еще раз оглянулся и успел заметить, как Мансфельд буквально рухнула на стул и спрятала лицо в ладонях.
4
Машина выехала со стороны Конской площади и свернула в Театральный переулок. На несколько секунд свет фар осветил фасады домов напротив, полуразрушенное здание и участок на углу. Из развалин, почти из-под самой крыши, торчала толстая балка, напоминая в сгустившемся тумане поперечный брус виселицы.
«Неплохо для фильма ужасов или декадентской пьесы», — подумал Вернер Вестхаузен, отступив на несколько шагов в глубь подъезда здания дирекции. Сгорая от любопытства, он наблюдал за тем, как «вартбург» оставил позади развалины и остановился за барьерами ограждения. Кто же выйдет? Белый «вартбург» есть как будто у одного лишь режиссера…
И действительно, это был Краних.
Режиссер закрыл машину и, насвистывая какую-то веселую песенку, перешел на другую сторону улицы и исчез в театральном подъезде.
Несколько разочарованный, Вестхаузен снова взглянул на светящийся циферблат наручных часов. Где они запропастились? Генеральная репетиция начинается в восемь, а сейчас уже без пятнадцати семь… Ему вдруг ужасно захотелось закурить. А почему бы, собственно, и нет — теперь уже все равно… Он нащупал в левом кармане куртки маленький портсигар, подарок Эльке в день рождения. Давно это было.
После первой же глубокой затяжки до того закашлялся, что вынужден был прислониться к стене. На глазах выступили слезы, не хватало воздуха. Проклятое зелье! Он далеко отшвырнул сигарету.
Лишь некоторое время спустя стал дышать ровно и с глаз спала пелена. Все лицо взмокло, он вытер его дрожащими руками.
Очевидно, врач был прав…
Через улицу метнулась черная кошка, оглянулась, сверкнула глазами и исчезла в развалинах.
Говорят, если черная кошка перебегает дорогу справа налево — это к удаче. Примета хорошая, а сбудется ли?..
Когда Вестхаузен опять нетерпеливо посмотрел на часы, появилась следующая машина — нет, две, одна за другой. Ассистент режиссера выглянул за угол подъезда. Лишь теперь шедший впереди «трабант- комби» пропустил вперед «вартбург», который, однако, тут же затормозил. А «трабант», объехав его, остановился у того же ограждения, что и машина Краниха. Из него вышел председатель месткома Шумахер. Длинный «тоже — актер», как всегда спешил, и вот уже он, в несколько прыжков одолев высокое крыльцо у театрального подъезда, захлопнул за собой дверь.
После этого Вестхаузен рискнул выглянуть еще раз. Но сразу отпрянул и, втянув голову в плечи, скользнул в дом и там прильнул к узенькому окошку.
Вдоль по улице шли Вондри и Эльке, под руку, тесно прижавшись друг к дружке, будто имея на это право. Разговаривали они громко, никого не стесняясь. Вот Эльке рассмеялась, весело, от всего сердца — Вестхаузену хотелось заткнуть себе уши. Но он лишь сжал зубы, прислушиваясь к звуку приближающихся шагов.
— …я могу быть уверен, что ты завтра днем придешь ко мне наряжать елку?
— Честное-пречестное слово, в пять я у тебя!
— А твой муж?
— Ну, он… — в голосе Эльке прозвучало такое презрение, что кровь бросилась Вестхаузену в голову.
— …ему придется привыкнуть еще и к другому…
Конца фразы Эльке он не расслышал.
Вот, значит, как… Вот как его жена говорит о нем… От стыда и злости Вестхаузен дрожал всем телом. Какая низость… Но ничего, все, что ни делается, к лучшему! Рванув на себя дверь, выбежал на воздух. Эльке и Вондри как раз поднимались по ступенькам к подъезду. Они так прижались друг к другу, что в неверном, рассеянном свете казались ему одним целым.
— Вернер, привет!
Вестхаузен испуганно оглянулся. За спиной стоял и улыбался толстяк Мерц.
— Что с тобой стряслось, старина? Чуть не сбил меня с ног.
— А что такого могло случиться? — Вестхаузен сразу пожалел, что взял чересчур резкий тон, и заставил себя улыбнуться. — Задержался у знакомых… и вот… тороплюсь…
— Ты в своем репертуаре! Вечно куда-то спешишь! — добродушно проговорил баритон. — А мне каково?.. Мне еще предстоит переодеться и терпеть, пока не наложат на лицо полфунта грима. О дурацком парике я уже не говорю…
— На то ты служитель муз!
— Нищий служитель муз — вот мой удел! — толстяк продолжал еще хихикать, когда они проходили мимо вахтера.
Вестхаузен облегченно вздохнул. Сейчас он был совершенно уверен, что Мерц ничего не заметил. Слава богу!
Без трех минут семь; у столика вахтера стоял незнакомый ему молодой человек, который разговаривал по телефону. Боковым зрением Вестхаузен заметил, что незнакомец внимательно оглядел их с Мерцем, положил трубку и обратился к старику Бреннеке с каким-то вопросом. Но поскольку оконце в застекленной будке было опущено, он ничего не разобрал. Невольно ускорил шаги.
— Одну минуту, прошу вас!
Мерц остановился и удержал торопившегося Вестхаузена за руку.
— Слушай, это он нам, — удивленно сказал он. — Ты его знаешь?
Прикусив губу, Вестхаузен покачал головой.
— Господин Мерц? — вежливо осведомился молодой человек, остановившись перед ними.
Рост у него — сто девяносто, не меньше. Глаза светлые, дружелюбные.
— Да.
— А вы господин Вестхаузен?
— Точно так — а вы кто?
— Лейтенант Краус из уголовной полиции.
— Что вам угодно? — с некоторым беспокойством спросил Вестхаузен.
— Не сомневайтесь, серебряных ложек в гостях мы не крали, — широко улыбнулся баритон.
— Выходит, вы ничего не знаете?
— Нет… А что случилось?
— Случилось? — удивлению лейтенанта не было предела. Его голубые глаза остановились на Вестхаузене, который до того сконфузился, что даже заморгал. — На сцене вашего театра произошел несчастный случай, сегодня после обеда. Остальное вы узнаете от моего коллеги. Он ждет вас в кабинете главного режиссера.
Оставив их, лейтенант пошел навстречу тенору-буффо Гюльцову и его приятелю — танцовщику из балетной труппы, которые как раз вошли в театр.
— Дьявольщина какая-то, что все это значит? — тихо проговорил Мерц. — Пошли, Вернер, времени в
