щелочку. По коридору прошествовали несколько пожилых хористок. Они о чем-то оживленно переговаривались, несколько раз останавливались, перешептывались, а потом исчезли в гардеробе.
— Старые перечницы, — проворчал Вечорек, открывая дверь пошире.
А Кики нет и нет. Он достал из кармана смятую пачку сигарет «Кэро», сунул сигарету в рот, прикурил. Нет, что за история с географией: человек погибает прямо на сцене, и не кто-нибудь, а старый театральный волк!
Стук молотка прекратился. В оркестровой яме скрипач настраивал свой инструмент. До начала спектакля добрых сорок минут. Вполне достаточно времени, чтобы выкурить еще сигарету и поболтать с Кики. Но где же она?
Внизу по сцене шаркал ногами Буххольц, давая указания рабочим, стоявшим в отдалении. С легким шорохом опустился горизонт, и боковой части сцены больше не было видно. Буххольц исчез, зато снова появился Вондри. На нем все тот же белый пляжный халат. Остановился у крайней колонны декорации, задрал голову и несколько секунд разглядывал что-то вверху. Потом скользнул в узкий проход между горизонтом и кулисой.
Сгорая от любопытства, Вечорек подошел поближе к перилам. Да, все верно, вот за ним следом появился мастер Крибель — и тоже исчез!
В динамике затрещало. Кто-то прокашлялся, затем раздался голос Вестхаузена.
— Добрый вечер, дамы и господа, сейчас девятнадцать часов тридцать минут. Повторяю, девятнадцать тридцать!
Вечорек покачал головой и повернулся, вынув изо рта сигарету. Перед ним, прислонившись к двери, стояла Кики.
— Извини, что заставила тебя так долго ждать, — сказала она. — Но в нашу репетиторшу сегодня бес вселился!
— Ничего страшного! — Он притянул ее к себе, хотел поцеловать.
Но молоденькая хористка выскользнула из его рук.
— Отпусти, ты помнешь мне платье! Спустимся в буфет, покурим?
— Пойдем лучше наверх, в мастерскую. Терпеть не могу, когда все на тебя пялятся…
— Но, Петер! — оборвала его Кики. — Ты в чем мне клялся, что обещал?
— Ладно, чего уж там, — выдавил он из себя. — Так как, пойдем?
— Да. — Она отпустила его руку и нежно погладила по небритой щеке. — Ты милый!
В дверях оглянулась, послала ему воздушный поцелуй.
— Спускайся первым, мне нужно на минуточку в гримерную.
Сквозило, кто-то не закрыл за собой дверь. Не держась за перила, Вечорек быстро зашагал по узеньким мосткам, переступая через кабель, мотки проволоки и ящики с инструментами. Неплотно сшитые доски поскрипывали под тяжестью его шагов.
Свинство! Кто-то додумался подпереть обитую железом дверь к боковой пристройке тяжелой батареей-гармошкой. А вспыхни внутри пожар?.. Досадливо поморщившись, он отодвинул ногой тяжеленную штуковину в сторону.
Все тихо, коридор пуст, только в конце его тускло светится лампочка принудительного освещения. Рядом с гардеробом, наискосок от него, стоял ящик с женскими туфлями, а за ним — старая вешалка. Вечорек дошел до лестницы, где коридор раздваивался: налево — к балетному залу, а прямо — к репетиционной сцене № 1. И здесь ни души, даже пожарных нет. Молодой осветитель с удовольствием закурил сигарету, он затягивался глубоко, наслаждаясь вкусом крепкого и душистого табака. Потом прошел дальше, к стеллажам, где была свалена всякая всячина. Помятые металлические шлемы, покрытые пылью в палец толщиной, «старинные» щиты, деревянные мечи, копья, бердыши лежали вперемешку со старыми кувшинами и вазами, светильниками, плетеными корзинами, полными книг в дорогих с виду переплетах, посудой и прочей дребеденью. Реквизит. Тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием резиновых подошв по линолеуму, полнейшая тишина. Но вот… вот как будто послышались посторонние звуки. Вечорек резко остановился, спрятал сигарету в кулаке, огляделся. Никого!.. Ни в самом коридоре, ни за стеллажами.
А в репетиционном зале?..
Дверь была приотворена и поддалась без скрипа. В помещении, равном по площади сцене, темным- темно. Только над занавесом в глубине зала красноватый отсвет лампы принудительного освещения.
Вечорек несколько секунд прислушивался, потом пожал плечами и открыл угловое окно. Нет, почудилось, наверное… Да и кому тут шастать за несколько минут до начала репетиции?
Только хотел было Вечорек взять вертящийся стульчик и перенести от рояля к окну, чтобы устроиться там поудобнее и покурить всласть, как услышал чьи-то шаги — тяжелые шаги человека в сапогах.
Ясное дело, это не Кики… Пожарные, черт бы их побрал! Дай бог ноги!.. Он швырнул сигарету в окно, помахал руками, «выгоняя» дым, пробежал на цыпочках по сцене и шмыгнул за занавес. Звук шагов пропал, но вот он слышен снова, совсем близко, кто-то идет прямо по сцене.
Вечорек слегка отодвинул занавес. Перед окном стоял мужчина; фуражка с блестящим козырьком, погончики на плечах, военизированный мундир.
Пожарный, наверное, принюхивался к запаху у окна, он пробормотал что-то недовольно, со стуком захлопнул окно. Потом прошел к двери, как бы собираясь уйти, — и вдруг все помещение залило ярким светом.
Вечорек, скорчившись за занавесом, пригнулся как можно ниже и на четвереньках пополз к составленным в углу столам. В самом углу, за горкой составленных вместе круглых подиумов, лег на пол. Дело дрянь!.. Одна надежда, что пожарный не станет раздвигать столы и стулья. Не то скандала не избежать, и одна-единственная сигарета обойдется ему никак не дешевле пятидесяти марок. Плюс выговор от шефа… Не хватало только, чтобы сейчас появилась Кики…
А пожарный пошел прямиком к занавесу, и Вечорек явственно слышал, как он зашуршал по полу, когда тот дернул. Электрик лежал, затаив дыхание, едва ли не вжавшись в пол. Сквозь ножки кое-как составленных стульев увидел начищенные до блеска сапоги… И еще кое-что углядел Вечорек: два пузатых, битком набитых портфеля, почти новых с виду. Они стояли за приставленной к стене декорацией на металлических планках. И никто их, конечно, увидеть не мог. Если не лежал, как он, Вечорек, на полу… Вот так история.
Почему бы пожарному не пройти дальше — или он что-нибудь заметил? У Вечорека появилось неприятное чувство, его словно начали одновременно покусывать сотни муравьев. Как тут лежать, не шевелясь! Вдобавок его раздражал запах недавно натертого пола, вот-вот он чихнет!
И когда он уже думал, что больше не выдержит, сапоги повернулись на месте и исчезли из его поля зрения. Свет погас, хлопнула дверь.
Можно размяться — какое удовольствие. Вечорек поднялся, потянулся, несколько раз глубоко вздохнул. А потом снова присел и щелкнул зажигалкой. В его дрожащем огоньке матово отливала кожа портфелей. Они оказались довольно-таки тяжелыми, и, когда Вечорек подтягивал их к себе, что-то в них позванивало. Кто, черт побери, их сюда задвинул и зачем…
Поставив портфели на стол, он, не в силах преодолеть вполне объяснимое любопытство, принялся возиться с замками. Нет, не открываются. Дьявольщина!
Сунув зажигалку в карман, нащупал там связку ключей.
И снова у него появилось то же чувство, что и недавно в коридоре: будто рядом кто-то есть. Он не шевелился, тщательно прислушиваясь и пытаясь понять, что же могло его спугнуть. Пока не послышался шипящий звук, за которым последовал удар в затылок такой силы, что Вечорек без сознания рухнул на пол…
— Ну, это последний, — сказал обер-лейтенант Штегеман, когда закрылась дверь за декоратором Блехшмидтом. — Остаются еще музыканты и несколько человек из технического персонала, но они вряд ли представляют для нас интерес.
Криминальмейстер Позер, который стенографировал, сидя в углу за курительным столиком, положил карандаш в записную книжку и встал:
— А Вечорек?
— Не тревожься, этот птенчик помечен у меня особым колечком, — улыбнулся Штегеман. — Если вы
