Всё течет в никуда. С каждым днем отмирающимСлабже мойВойВ покорной, как сам тишине.Что в душе громоздилось небоскребом вчера еще,Нынче малой избенкой спокойствует мне.Тусклым августом пахнет просторье весеннее,Но и в слезах моих истомительных — май.Нынче всё хорошо с моего многоточия зрения,И совсем равнодушно сказать вместо «здравствуй» — прощай.И теперь мне кажутся малы до смешногоВсе былые волненья, кипятившие сердце и кровь,И мой трепет от каждого нежного слова,И вся заполнявшая годы любовь.Так вернувшийся в дом, что покинул ребенком беспечнымИ вошедший в детскую, от удивления нем,Вдруг увидит, что комната бывшая ему бесконечной,Лишь в одноОкноИ мала совсем.Всё течет в никуда. И тоскойНеотступно вползающейКак от боли зубной,Корчусь я в тишине,Что в душе громоздилось доминой огромной вчера ещеНынче малой избенкой представляется мне.
Апрель 1918
Тематический контраст
А. Мариенгофу
Ночь на звезды истратилась шибкоЗа окошком кружилась в зеленеющем вальсе листва,На щеках замерзала румянцем улыбка,В подворотне глотки выли слова.По стеклу прохромали потолстевшие сумерки.И безумный поэт утверждал жуткой пригоршей слов:— В наш огромный мир издалека несу миркиДробью сердца и брызгом мозгов!Каждый думал: «Будет день и тогда я проснусь лицомГроб привычек сломает летаргический труп».А безумный выл: — Пусть страницы улиц замуслятсяПятерней пяти тысяч губ.От задорного вздора лопались вен болтыИ канализация жил.Кто-то в небо луну раздраженную, желтую,Словно с жолчью пузырь, уложил.Он вопил: — Я хороший и юныйРот слюною дымился, как решетка клоак…И взбегал на череп, как демагог на трибунуПолновесный товарищ кулак.А потом, когда утренний день во весь рост свой сурово лег,И вокруг забелело, как надевши белье,На линейках телеграфных проволокЕще стыла бемоль воробьев, —Огляделись, и звонкие марши далечеС зубов сквозь утро нес ознобИ стало обидно, что у поэта рыдавшего речьюВ ушах откровенно грязнó.