– Так, веди меня… подальше от этого обычая.
Берхан отвёл меня действительно подальше, но лучше мне не стало, ибо отвёл он меня на гребную палубу. А палуба эта… воняла. Нет, не так, она смердела. Или даже нет, палуба гребцов адски, феерически смердела кошмарными миазмами, что, похоже, годами впитывались в дерево галеры. Ох и зря я сетовал на отсутствие сегодня ветра. Вот здесь ветер действительно отсутствовал.
– …… в рот, с наскоком и расстановкой, слоновый… им… – В таком русле я выражался ещё с минуту, наверное.
Все ужасы древнего эфиопского обычая меркли в сравнении с беспощадной атакой, которой подвергся мой несчастный нос. Казалось, открой рот – и можно ощутить вкус отборного, выдержанного амбре на языке и зубах… Суровые деревенские сортиры советских времён – это цветочные оранжереи по сравнению с боевым кораблём арабов. Решено, с сегодняшнего дня арабы будут именоваться говнюками, и не иначе.
Берхан понимающе покачал головой и даже прикрыл нос. Собрав волю в кулак, я огляделся. Жуть. Ряды скамеек. На них сидят грязные тощие существа, больше похожие на каких-то обезьян, чем на людей, – настолько они заросли и испоганились. На палубе вперемешку со ржавыми кандалами и цепями вольготно расположились лужи и кучки отходов жизнедеятельности. Мерзость-то какая. Какими свиньями надо быть, чтобы допустить такое на своём корабле? Плевать, в рабском отсеке или нет. Я собирался было уже сделать ноги из негостеприимного нутра захваченной галеры, как один из рабов проворчал своему соседу:
– Ты глянь на этих – чернючие, как черти, а от нас кривятся. – Точнее, сказал он не совсем так, но месяцы постоянной «работы» автопереводчика в голове приучили меня не зацикливаться на словах, а зреть в корень, то есть улавливать смысл сказанного.
– Сам ты чернючий. Да по сравнению с грязью на тебе моя шкура – Снегурочка. И кривлюсь я не от вас, а от свинарника, что здесь ваши хозяева развели. Хотя нет, свинарник – образец чистоты по сравнению с этим…ом.
Галерный раб поражённо посмотрел на меня. А его сосед вперил в меня мутный взор и молвил:
– Вот ведь чудо какое: чёрт басурманский по-нашему болтает, хоть и странно. Да и байку про снежную девицу знает.
– Эй, ты, сам ты чудо – вроде человек, а лаешься, как собака, на незнакомца, что спас от хозяев- рабовладельцев. Я…, тебе не чёрт басурманский, а самый что ни на есть православный негр.
Что-то здесь не так.
Тайна прояснилась быстро. Берхан смотрел на меня с удивлением, мало уступавшим в силе изумления галерного раба.
– Ну и что ты на меня смотришь как баран на новые ворота?
– Принц, ты… ты с ними говорил.
– И что с этого?
– На незнакомом языке! Как апостолы в Писании!
– Что? – Я медленно повернулся к рабам на скамейке. Неужели? Схватив у Берхана факел, я подскочил к ним и пристально всмотрелся в их лица. Япона мать… Под грязью и волосами было то самое, необъяснимое, что всегда позволяло нам узнать друг друга, хоть в Штатах, хоть в Европе, хоть в Таиланде. Несмотря на западные костюмы и безупречный английский язык… – Вы… русские?
И хотя я и ожидал этого ответа, он опустился на меня, как кузнечный молот на заготовку.
– Да, русичи мы.
С огромным трудом я взял себя в руки и подавил щенячий восторг от встречи с сородичами. Или всё же предками? Русские – это просто обалденно, но у меня ещё и дело есть.
– Сколько вас здесь? В смысле, русских.
– С десяток наберётся, – ответил мне гребец. Тот, что чёртом басурманским обзывался.
– Это радует.
– А кто ты есть? Я – Твердята, сын Ждана, крещён Иоанном.
– Я? – От чёрт, чуть не назвался русским именем. – Я – Ягба Цион, сын и наследник негуса нагаста.
– Кто-кто? Прости невежество, но больно чудно ты баешь по-нашенски.
– Ягба Цион, князь я здешний. Ладно, погоди, чуть позже договорим. – Надо остановить поток слов, уже было готовый выплеснуться из русича. А то мой начальник спецназа начинает нервничать. – Берхан! – Я переключился на «родной» амхарский. – Собирай своих членорезов, делом заниматься будем. Всех солдат, что на плотах и мехах, поднять с воды на борт. Дальше, найди на корабле вёдра и организуй цепочку. Здесь всё на фиг надо водой залить и смыть дерьмо. На
– Да, мой оружейник.
– Отлично, ко мне его. Ещё: соберите и рассортируйте оружие говнюков.
– Кого?
– Арабов. А как их ещё называть после этого запаха?
Берхан хмыкнул:
– Будет исполнено, принц.
– Вот и отлично, а я пока посмотрю, сможет ли кто-то здесь встать в наши ряды.
– Сможем, рас! – Этот голос с совсем другой скамьи тоже оказался для меня неожиданностью.
– И эфиопы есть. И сколько здесь вас, моих подданных?
– Две дюжины с половиной, рас. Только мы подданные разных негусов, а двое даже под султаном были.
Юморист. А это радует, значит, дух не сломлен. Надеюсь, здесь будет достаточно таких же людей, для кого рабство ещё не стало диагнозом.
– Мои вы подданные, мои. Я – сын самого негуса нагаста.
Русича и говорливого эфиопа я собирался расковать собственноручно, просто снеся крепление их цепи своей царской кувалдой. Но был остановлен их воплями – оказывается, таким образом я бы им ноги поломал. Затем в трюм спустился спецназовец-оружейник. Повторив мои мысли по поводу запаха в трюме, он забрал у меня кувалду и показал, как правильно отмыкать кандалы – ключами, снятыми с надсмотрщиков. После чего занялся прочими эфиопами и русичами, которых по моему требованию указали первые освобождённые. Я же позвал этих двоих за собой наверх, посчитав их лидерами соответствующих этнических групп среди рабов.
Оба страдальца, оказалось, понимали по-арабски. Что радовало, так как позволяло не светить знание «иноземного» русского языка лишний раз. Кстати, с русским было несколько неясно – я и церковнославянский не скажу что свободно понимал, а тут должен быть натуральный, беспощадный древнерусский. Никак автопереводчик снова включился и пашет на базе русского и украинского? Впрочем, не до этого сейчас. Дав освобождённым рабам окунуться в воду, спустив их за борт, пока запах несколько не спал (сколько же лет без мытья! да и самому нюхать их смрад тошно было), я завёл с ними разговор.
– Ну что, полегчало?
– Полегчало, рас, – ответил эфиоп. – Но мы здесь не для разговоров о нашей тяжкой доле. Что тебе нужно от нас?
– Для начала, среди гребцов есть кто-то, кто сможет управлять галерой?
– Рас, ты шутишь? Я, конечно, благодарен за освобождение, но…
– Я смогу. – Русич перебил эфиопа. – Я с детства на море. В своё время ладьи водил. Сейчас, правда, рабом, но всё равно на море. Ну а здешние воды за столько времени грех не выучить.
– Понятно. Тогда план такой: нужно эту самую галеру ввести в бухту и причалить.
– Сейчас?
– С рассветом.
– Потопят, – вклинился эфиоп.
– Не должны. Бухта небольшая – успеем на берег выброситься. Но пока дойдём, галеру потреплют, – возразил русич, на что я ухмыльнулся.
– Им не до этого будет.
– Штурм?
