ощущений. Тогда касаться людей и предметов было нормально. Следующие восемь лет он дотрагивался лишь до Ямабэ. А прикосновения Ямабэ ограничивались игрой с его волосами. Когда несколько ночей назад Токива схватил Ицки за руки, он весь гусиной кожей покрылся. Измученные тактильным голодом рецепторы буквально взбесились: Ицки ведь совсем отвык от такого.
Он успел забыть, как бывает, когда до тебя дотрагиваются. Пока девочка гладила гипс, он почти наяву ощущал тепло ее рук, пусть и невозможным это казалось через толстую повязку.
С Ямабэ Ицки всегда чувствовал себя куклой. Не той, которую любят и баюкают, а фарфоровой красоткой из ценной коллекции. Она сидит на своей высокой полке, на нее смотрят, ей восхищаются, но никогда не берут в руки.
Он сам приговорил себя к жизни на недоступной высоте и уже не смел надеяться, что кто-нибудь когда-нибудь его коснется.
- Дядя, давай нарисуем картинку!
Маленькая знакомая дергала его за рукав. Хорошо подготовилась: даже небольшой мольберт умудрилась притащить. Сунула Ицки коробку цветных карандашей и села рядом.
- Ты разве не хочешь посмотреть на столбы? - спросил молодой человек.
- Не-а! Я хочу с тобой рисовать. Можешь брать мои карандаши.
Она взяла розовый карандаш и старательно провела линию на своем листе.
Ты продолжаешь рисовать?
Первое, что спросил Токива, встретив его в мастерской Ямабэ. И когда Ицки ответил отрицательно, скульптор явно расстроился. Даже вспоминать стыдно...
Ицки рисовал, потому что любил рисовать. Для себя, не чувствуя ни малейшего стремления демонстрировать результат окружающим. Договор с Ямабэ всё оборвал. На долгое, долгое время Ицки забыл о красках.
А может, он просто перестал смотреть?
- Что ты будешь рисовать? - полюбопытствовала девочка.
Токива спрашивал то же самое бессчетное количество раз.
Ицки вспомнил сцену счастливого семейства и прямо задрожал от острого желания перенести ее на бумагу. Впервые за восемь лет. Как когда-то.
- Кажется, я знаю, - медленно произнес он.
- Возьми, - девочка протягивала темно-синий, как бандана Токивы, карандаш.
Грифель скользнул по белому листу, оставляя полыхнувший в глаза росчерк.
На следующий день Ицки взял в руки кисточку.
Он сидел в углу студии и трудился над наброском. Токива встал из-за чертежного стола, снял с полки толстую книгу, с шумом открыл. На скульпторе были джинсы и свитер, а значит, его проект все еще находился в стадии планирования.
Студия Токивы была гораздо скромнее мастерской Ямабэ, набитой мудреной техникой и помощниками. Токива просто не мог позволить себе умные механизмы и ассистентов. Все, в чем он нуждался для разработки плана: стол и бумага. Самое необходимое Токива держал под рукой, а остальное брал напрокат. В мастерской Ямабэ ему было бы неуютно.
Ицки блаженствовал. По возвращении из детского сада Токива, вместо того, чтобы по обыкновению оставить его на диване, принес молодого человека в студию. Укутал в длинное пальто, накрыл ноги одеялом и усадил за стол. Ицки всегда нравилось смотреть, как люди что-то создают, а наблюдать за Токивой было приятно вдвойне. Но он изо всех сил старался не мешать.
В свой злополучный первый визит Ицки ничего толком не успел рассмотреть и сейчас жадно наверстывал. Эскизы, модели, деревянные статуэтки... Токива только посмеивался, глядя, как Ицки тянет шею в попытке больше увидеть, и передвигал его стул удобнее.
Львиную долю утра Ицки провел, разглядывая одну из полок с макетами. Трогал всё, до чего мог дотянуться, и сравнивал работы, виденные в реальных размерах, с их миниатюрными прототипами. Они пообедали в гостиной. Затем снова вернулись в студию. Токива вручил Ицки альбом, набор акварели и предложил 'поиграть с этим, когда скучно станет'. В ответ на удивленный взгляд скульптор пояснил:
- Ты руки свои утром видел? У тебя пальцы шевелились, будто уже кисточку держал.
И альбом, и краски были новехонькие. Токива уже сидел за столом, когда Ицки смог выдавить слова благодарности, и лишь ладонью махнул, не оборачиваясь.
Ицки открыл альбом. Вспомнил белизну бумажного листка, который дала ему вчера девочка, и яркий след синего грифеля. Почти до вечера он самозабвенно рисовал - пока Токива чуть ли не силой заставил перевести дух. Теперь Ицки смотрел, как работает скульптор, а тот, почувствовав на себе взгляд, подошел.
- Что-нибудь надо? Не замерз?
В студии, несмотря на обогреватель, царил холод, и Токива позаботился, чтобы Ицки был тепло одет, хотя сам оставался в неизменных свитере и джинсах.
- Нет, - заверил Ицки. - Все хорошо.
Токива посмотрел на рисунок:
- Очень красивые цвета.
На листе постепенно появлялся необычный пейзаж: студия изнутри и небо с океаном в окне. Прочие страницы испещряли другие предметы и виды, в том числе и сад.
- Ицки.
Поцелуй. И пальцы зарываются в волосы, сжимают пряди на затылке. Ицки покраснел и думал отвернуться, но Токива помешал, чмокнув его в кончик носа. Чувствовать руку, перебирающую волосы, было приятно.
Отношение Токивы сильно изменилось. Не было больше безразличия днями и насилия ночами. С ним стало просто хорошо. Слышать, как тебя зовут по имени глубоким, низким голосом - вне зависимости от времени суток. Хорошо...
В студии Токива время от времени подходил взглянуть на рисунки, давал советы и трепал по голове, прежде чем отойти. Подходил нечасто и ненадолго, однако Ицки нравилось, что о нем помнят. Так было когда-то, и к этому они, видимо, возвращались.
И еще. Теперь Токива ограничивался поцелуями и ласками, не принуждая Ицки ни к чему большему. Они спали в одной постели - и только.
Сейчас Токива его берег. Говорил скульптор мало, но Ицки нескольких слов и взглядов было достаточно, чтобы ощущать заботу.
Токива тронул руку Ицки, все еще стискивавшую кисть. Повинуясь мягкому, настойчивому движению, молодой человек выпустил кисточку и сжал ладонь в кулак, разминая пальцы.
- Ты хоть перерывы делай.
- Я делаю.
- Хорошо.
Ицки чувствовал чужое дыхание на губах и руку, поглаживающую его ноющие пальцы. Ладонь Токивы была значительно шире его ладони: верно, специфика работы сказывалась. Рука Ицки выглядела по сравнению кукольной. Ицки хихикнул, подумав об этом.
- Ноги не мерзнут?
- На мне одеяло, и обогреватель работает. Ты за меня больше волнуешься, чем я сам. Вот тебе разве не холодно, сэнсе... ээ, Токива?
- Я привык. У меня всегда была пониженная чувствительность к жаре и холоду, - легкомысленно отозвался скульптор, вдруг прикипев взглядом к одеялу. - Надо будет завтра съездить в клинику. С левой уже, наверное, пора гипс снимать, как считаешь?
- Да, - кивнул Ицки. - Завтра.
В груди защемило.
Хотя правая лодыжка побаливала, неприятные ощущения в левой полностью исчезли. Он мог ходить, если на что-нибудь опирался. Раз левая нога в самом деле пришла в норму, завтра он сможет вернуться к
