Ямабэ. Одолжить костыли в клинике, а станция недалеко. Сесть на поезд или такси поймать.
Сама мысль об этом нагоняла черную тоску.
Если уж на то пошло, он мог бы и сегодня вернуться. Взять трость, доковылять до ближайшего дома, раз уж отсюда звонить нельзя, попросить телефон и вызвать то же такси. Или связаться с Касаокой и попросить прислать машину. Вот и все.
Снег, если так подумать, только первые несколько дней по-настоящему мешал. Что могло быть проще - взять телефон и набрать номер? Ицки не хотел даже пытаться. Просто не хотел.
Длинные ледяные пальцы провели по вискам, потом Токива обнял его за пояс.
Ицки не просил краски и бумагу, но, получив их, за два дня изрисовал почти весь альбом. Лишь несколько страниц остались нетронутыми.
Короткие волосы, возможность рисовать, живое тепло... Токива дал ему все, чего он мог желать, и даже больше.
В этой клетке была открыта дверца. Только птица раздумала улетать.
Наконец-то, он обрел спокойствие.
Ицки льнул к любимому человеку, но на сердце было тяжело.
Все закончится через пять дней. Они вернутся в поместье Ямабэ. Согласится ли Токива унаследовать состояние сэнсея или нет, одно ясно: скульптор не задержится в поместье надолго. Несколько суток - в лучшем случае, но скорее всего, уедет в тот же день. А Ицки останется на должности холеной домашней зверюшки. Это его судьба, жизнь, которую он выбрал для себя сам.
Печальные мысли прервал телефонный звонок, и Токива разжал руки.
- Не уходи, - попросил Ицки.
Токива погладил его по спине:
- Я быстро.
Охваченный неясной тревогой, молодой человек пристально смотрел на дверь. Токива вернулся спустя несколько минут, недовольный, и сердито сунул Ицки трубку.
- Тебя. Ямабэ.
И хлопнул дверью, прежде чем Ицки, намереваясь переспросить, успел открыть рот. Вчера Касаока известил, что сэнсею становится хуже. Ицки не предполагал, что Ямабэ - в его-то состоянии - пожелает лично пообщаться со своим любимцем.
- Развлекаешься там? - поприветствовал Ямабэ. - Надеюсь, переселиться не надумал?
Сэнсей был необычайно оживлен и разговорчив. Жаловался, что Касаока обращается с ним, как с инвалидом, даже в ресторан пообедать не пускает, что пришлось приостановить работу над новым проектом... Ицки никогда его таким словоохотливым не видел и не слышал. Сэнсей явно пытался казаться более бодрым, чем было на самом деле.
За восемь лет, проведенных в постоянном обществе Ямабэ, Ицки изучил сэнсея даже лучше, чем Касаока. И теперь различал в знакомом до последней нотки голосе некую неслышную другим надломленность.
- Одной ногой в могиле, а продолжаю тебя беспокоить, - посетовал Ямабэ. - Если Токива откажется - что тут делать. Возвращайся быстрее, - Ицки знал наверняка, что сэнсей сейчас горько улыбается. - Не думал, что без тебя так одиноко. Ох, я уж Касаоке не говорил, но тебе-то можно. Возвращайся.
Ицки подавленно молчал. Ямабэ, способный морально положить на лопатки любого соперника, ни разу не высказывавший слабости, не имевший обыкновения откровенничать даже со своими пассиями... Такой уязвимый. По всей видимости, ему хуже, чем полагал Касаока. Ицки сделалось стыдно.
- Простите, я постараюсь уладить дело быстрее, - пообещал он. - Ешьте хорошо, больше отдыхайте.
- Не волнуйся, Касаока за мной, как нянька, ходит, - усмехнулся Ямабэ. - Да только все какое-то пресное. То я ли вкус потерял, то ли это потому, что тебя рядом нет...
Ицки понимал, куда клонит собеседник.
- Буду завтра или послезавтра, - заверил он. - Пожалуйста, заботьтесь о себе хорошенько. Не забывайте принимать лекарства. И смотрите, приеду - буду лично с Касаокой и поваром следить, чтобы вы как следует ели.
- Ну хорошо, - ответил Ямабэ куда веселее.
- Я позже позвоню, - попрощался молодой человек. - Вы, кажется, устали. Отдохните.
- Да, наверное. Пойду прилягу и помечтаю о твоем возвращении, - пошутил сэнсей.
В трубке зазвучали короткие гудки.
Ицки, продолжая сжимать телефон, уронил голову на руки. Он еще несколько дней назад мог уехать. Сволочь, что за сволочь... Столько надо рассказать... о стрижке, например. А табу на романтические отношения? Нагло нарушено. Он в этих самых отношениях уже по уши. Глядя на молчащий телефон, Ицки обнаружил, что весело хихикает. Интересно, как расценивает их связь Токива? В любом случае, две недели практически на исходе...
Трубка вылетела из ладони. Ицки подпрыгнул. Токива - он непонятным образом успел вернуться в студию и подобраться к молодому человеку сзади - мельком глянул, выключен ли телефон, и отшвырнул трубку. Та с грохотом покатилась по столу.
- Токива... - начал Ицки.
И подавился, как ледяной водой, окаченный яростным взглядом.
- Домой, значит, собрался? - прошипел скульптор.
- Ямабэ-сэнсей очень плохо, - съежился Ицки.- Прости, но завтра мне надо уехать.
- Команду 'К ноге!' дали? По-моему, не очень-то ты туда рвешься, - на Токиву смотреть было страшно. - Срок - две недели. Напоминаю, если мозги дырявые - две недели и ни часом меньше. Еще пять дней.
- Но мне надо! - взмолился Ицки. - Я пообещал Ямабэ-сэнсей вернуться как можно раньше. Я же у тебя только потому оставался, что из-за ног...
Слова застряли в горле. Токива тоже молчал, и это было ужаснее всего. Скульптора редко волновало что-то, кроме работы, и следовало здорово потрудиться, чтобы его разозлить. Но если уж удавалось... Дежа вю.
- Вот как? - прорычал Токива. - Тебе свистнули, и ты мчишься, задрав хвост. Быстро же у тебя меняются приоритеты... Как ему удалось так ловко тебя выдрессировать? Шантажировал? Угрожал семье?
Ицки не сразу понял, о чем речь.
- Чушь! Ямабэ не такой!
- А какой?! Каким надо быть, чтобы отправить своего разлюбимого помощника приманкой невесть куда невесть к кому?! Каким, я спрашиваю?!
В следующую секунду Ицки оказался на диване. Пальто и одеяло отправились на пол, туда же брызнули пуговицы рубашки. Ицки оцепенел, с губ сорвался жалкий, почти неразличимый всхлип. Токива сильно укусил его за ключицу, прижал руки над головой и быстро содрал оставшуюся одежду. Сам он не раздевался, только джинсы расстегнул. Ледяные безжалостные руки. Ицки обмирал от страха. Токива действовал полумеханически, будто выполняя опротивевшую обязанность, и это уязвляло даже сильнее физической боли. Хотя боль была такая, что в глазах побелело. Во много крат хуже, чем в первый раз. А Ицки то наивно полагал, что хуже быть не может.
Ласки, улыбки, взгляды, удивительное умиротворение - всё растворилось в темноте.
Ицки тоже рванулся в темноту.