старичок Николай Николаевич.
Он сложил аккуратную стопку книжек и подвинул их к продавщице:
— Вот, Валечка, отобрал. На два с полтиной. Проверьте.
— Что вы, Николай Николаевич, — сказала продавщица. — Платите прямо в кассу.
— Спасибо за доверие.
— Была бы я директором магазина, я бы премию вам начисляла. Как совершенно уникальному покупателю.
Николай Николаевич мигнул подслеповато, улыбнулся.
— Ах, Валечка, я понимаю, что выгляжу… х-гм… чудаком. Нормальные люди не приобретают все сборники подряд.
— Конечно, немножко странно. Есть же библиотеки, можно бесплатно читать.
— Можно, Валечка, можно… Но я, понимаете ли, не просто читаю. Я коллекционирую поэтические сборники.
— Такое у вас хобби?
— Назовем это… гм-гм… хобби.
— Чего только люди не коллекционируют!
— Если вам интересно, Валечка, я расскажу про одного чудака коллекционера. Вот представьте: гражданская война, голод, разруха. Беспризорники. Мешочники на вокзалах… И в это время человек коллекционирует книги. На последние деньги покупает стишки! Конечно, многие считают его сумасшедшим. Г-хм… В том числе и я. Стыдно признаться, но я тоже смеялся над ним… А потом прошли годы, жизнь наладилась. Открывались музеи, университеты, библиотеки. И тут обнаружилось, что коллекция нашего чудака всем нужна! Он собрал издания, которых больше нигде нет! Его причисляли к сумасшедшим, а он совершил подвиг: спас частицу нашей культуры. И его коллекция теперь не имела цены! Была дороже всякого золота!..
— И вы собираете такую же? — спросила продавщица.
— Увы. Такую собрать уже нельзя. Пройдут десятки лет, Валечка, пока эти книжки станут редкостью…
— Но вы все-таки покупаете, — сказала она. — Наверное, и не питаетесь как следует. И вообще себя ограничиваете.
Николай Николаевич улыбнулся простодушно.
— А я люблю поэзию, — сказал он. — Я, как ни странно, получаю от нее большое удовольствие…
Шаркая стариковскими ботами, Николай Николаевич отправился платить деньги. А продавщица сидела задумавшись. Она была очень юная, очень хорошенькая и очень грустная.
Всем людям — и с улицы, и внутри магазина — было видно, что продавщица скучает за своим прилавком. Она томилась, как царевна в опостылевшей светелке.
Продавщица взяла наугад какой-то сборничек, полистала. Не удержалась от гримасы. А когда Николай Николаевич вернулся с чеком, то пожаловалась:
— Ей-богу, Николай Николаич, не понимаю… При вас я какой-то обделенной себя чувствую!
— Давно подозреваю, Валечка, что эта работа вам не по душе.
— Да нет же! Я согласна отработать свой срок, и даже с энтузиазмом! Но чем приходится торговать?! Какого сорта продукцией?! Ну, вот это, например, ну что это такое: «… Шар земной, лысеющий шар земной, изборожденный горами и дюнами, точно лоб человека, объятого думами…» Шар — точно лоб! Да еще лысеющий! Да еще изборожденный горами! И за эту чепуху я должна брать с людей деньги! Не понимаю, хоть убейте… Или я какая-то недоразвитая, или половина этого товара — чудовищный брак, и я обязана защищать от него покупателей!
Николай Николаевич взял у нее книжку, перевернул мизинцем страницу.
— Г-хм… Да, стихи не чеканные… Но рядом, Валечка, есть недурные строки. А иногда попадается просто хорошая. Почему не обрадоваться даже одной хорошей строке?
— Нет уж, спасибо! Я продам бракованную рубаху, скроенную шиворот-навыворот, и скажу: в ней есть отдельные хорошие ниточки! Вы обрадуетесь?
Валечка в гневе заломила подрисованную бровь, смотрела негодующе. Николай Николаевич деликатно сказал:
— Есть разница, Валечка, между поэзией и… г-хм… изделиями легкой промышленности.
— Везде требуется качество! Прежде всего качество!
— Разумеется, Валечка. Но стихи… как бы это выразиться, г-хм… они живые. Их надо воспринимать как нечто одушевленное. Вот вы встретили ребенка, у него удивительные синие глаза. Кажется — мелкая деталь, правда? Но это же прекрасно…
Николай Николаевич улыбнулся продавщице, забрал свои покупки и зашаркал к выходу, останавливаясь почти у каждого прилавка.
Продавщица не сразу очнулась от задумчивости, когда к прилавку подбежал — щеки бледные от волнения, кепочка набекрень — Алексей Петухов.
— Девушка!!! Поступила к вам книга под названием «Ступеньки»?
— Нет.
— Стихи! Такой сборничек! «Сту-пень-ки»!
— Я же вам говорю, что никаких «Ступенек» нет.
— А мне позвонили, что уже поступила в продажу! Вы проверьте, девушка!
Петухов алчущим взглядом ощупывал прилавок; названия путались, буквы двоились и прыгали у него в глазах.
— Да вот же она!!! — Рука Петухова дернулась и схватила маленькую, в неброском переплете книжицу.
— Ах, эта, — сказала продавщица. — Простите, я не расслышала название. Да, сегодня получили. Будете брать?
— Беру! Выписывайте!
— Восемь копеек, прямо в кассу.
— Но мне требуется много экземпляров!
— Сколько же?
— Все, сколько есть в магазине! — выпалил Петухов.
— То есть как это все?!
— Я хочу купить все до единой! Всю партию, которую завезли!
— Подождите, гражданин. А если у нас — пятьсот штук? Тысяча? Я не знаю, сколько их привезли!
— Пускай будет тысяча! Беру! Выписывайте чек!..
Продавщица была ошарашена. Впервые в ее практике встретился человек, делающий такие закупки.
— Простите… вы от какой-нибудь организации? Берете по безналичному расчету?
— Нет, — сказал Петухов. — За наличный! Плачу сразу!
— Не знаю, разрешается ли отпускать столько книг в одни руки. Я должна навести справки.
— Девушка, да какая вам разница?! — взмолился Петухов. — Это же не дефицитный товар! Не автомобиль «жигули»! Очередь тут не выстроится, можете мне поверить!
— Я все-таки должна навести справки. Подождите немного. Скоро придет заведующая, она даст указание.
— А без заведующей нельзя?
— Потерпите несколько минут, гражданин. Ведь книжку-то не раскупят, правда же?
Петухов отступил от прилавка, поискал глазами какое-нибудь укромное место. Ему не хотелось торчать у всех на виду. Он зашел за бетонную колонну, привалился к ней плечом. Невидяще уставился на портреты классиков, украшавшие стену.
Лев Толстой — с бородою до пояса, юный Лермонтов, мечтательный Пушкин свысока смотрели на
