преданность. Потому мы сердечно желали, чтобы ваше преосвященство получило большей степени епархию, для того чтобы сердце ваше, так сказать, смягчилось, а нам остаться покойными.
– Ба! – крикнул архиерей. – А кто научил тебя этакому красноречию? А терпение где? – еще сильнее гаркнул он.
Тогда, по монастырскому обыкновению, бросился Добрынин архиерею в ноги и произнес:
– Что я всю истину сказал, подтвердит и Садорский.
– А он почему знает? – лукаво спросил архиерей, закрасневшись.
– А он, – отвечал Добрынин, – письмо ваше меня достать подучил и сведения о вас под рукою собирал, он же и смутил душу вашего преосвященства в отношении меня.
– Нет, – отвечал архиерей, – он человек благородный, и тебя истреблю прежде него.
Преосвященный, под видом посещения киевского митрополита, посетил Иринарха Рудановского, которого Добрынин успел обо всем известить.
Иринарх с Добрыниным в речах не разбился. И архиерей утвердился в мысли, что главный враг его Садорский.
Поскучнел Киев во время этого посещения.
Смотрел Добрынин знаменитую лавру, зашел и в бурсу.
Есть многие сельские и иногородние отцы, которые желают видеть сыновей своих учеными, но по бедности не в силах их содержать.
Помощью вкладов щедрых обывателей и помощью монастырей при каждой семинарии устроены просторные избы с печью или с двумя. Эти избы снабжаются от монастыря отоплением и больше ничем.
Избы эти мазаночные, то есть состоят из плетня, обмазанного изнутри и снаружи желтой глиной, и небеленые.
Крыша на них соломенная. Окна круглые.
Здесь живет бурса подаянием и грабежом.
Добрынин, осмотревши это учреждение, решил, что даже жизнь служки у архиерея легче.
Но и эту жизнь бурсаков считали вредной в плане государственном.
Бурса украинская отличалась от бурсы великорусской.
Великорусская бурса состояла из сыновей священников и была, так сказать, лишена всякого значения политического. Бурса же украинская, киевская, состояла из людей разного происхождения. Здесь обучалось и сплачивалось украинское шляхетство, и отсюда люди выходили не только в монастыри.
Поэтому было обращено на бурсу киевскую внимание. И новый киевский митрополит Гавриил Кременецкий занимался русификацией.
Была через два года разрушена деревянная вольная бурса и построена каменная одноэтажная.
Но в нее принимали уже только сыновей священников.
Говорил митрополит, что необходимо порвать связь духовенства с малороссийским гражданством и заключить его в рамки духовного сословия.
Был Гавриил гостеприимен, потому что существовала старая украинская тенденция, Гавриилом не оспариваемая, чтобы и на именины митрополита и на рождество божье подносили Гавриилу шелк, и сахар, и белый хлеб, и лимоны, и сахарные головы.
И только в новый год можно было прийти к Гавриилу без приноса.
Так на это-то место и метил епископ севский, но место это было занято плотно.
Удалось только Флиоринскому пообедать за столом Гавриила Кременецкого.
Тот держался за обедом просто и хвастался своим простецким происхождением.
Был Гавриил Кременецкий сыном войта местечка Носовки, киевского полка. Это должно было, по мнению правительства, смягчить горечь украинцев.
Ел он за столом вяленую рыбу тарань и приговаривал:
– Мать меня с малолетства этою рыбою выкормила.
А потом в разговоре же отодвинул от себя епископ киевский тарелку с оборванными рыбными хвостами и головами и сказал:
– Жил я долго в Питере и привык к тамошним обрядам и обыкновениям. А теперь не знаю; мне ли следовать малороссийским обыкновениям или малороссияне должны приноравливаться к моим питерским ухваткам?
Весь сидящий за столом свято-киево-митрополичий штат, приподнявшись благочестиво и благоговейно, ответствовал в один голос, что весь Киев должен себе за образец взять его святейшество.
После молчания непродолжительного пришлось приподняться и нашему принцу-архиерею.
Видя, что действие уже сыграно и что здесь работают политически и вяленая рыба и питерские ухватки, произнес Кирилл Флиоринский:
– Ваше преосвященство заслужили то у отечества, чтобы себя никоим образом не переделывать.
На этом действие и закончилось.
Невеселым вернулся Кирилл в маленький Севск.
Здесь опять приступлено было к дознанию. Выяснилось, что сам Садорский держал над епископом шпионаж через певчих, которые дежурили у архиерея.
Певчие же обучались у Садорского латинскому языку и, так сказать, находились у него в палочной зависимости.
Садорский был приглашен к столу.
За столом епископ говорил о разных делах, яростно просверливая землю и все встречающееся на ней, но не объясняя, на что его ярость направляется.
В разговоре схватил архиерей графин с водой и ударил его об пол. Брызги воды встали в комнате туманом.
Садорский вздрогнул на своем стуле.
– А, ты дрожишь! – вскричал архиерей. – Следовательно, совесть твоя нечиста. Ты, бродяга, вон из зала! Слуги, гоните его метлами!
Садорский был изгнан, но на другой день извещено было, что при отъезде исхитил Садорский со стены собственноручное епископа предписание с каталогом цен за поставление.
Сделал это по наущению Садорского дьячок Захаров.
Сгоряча приказал епископ Захарова заковать в цепи и отдать в солдаты.
Было это сделано слишком поспешно.
В пост Филиппов пришел от сената и синода приказ – дьячка с воинской службы вернуть, а синоду дать объяснение: по первому пункту – зачем вывесил епископ собственноручные предписания, противоречащие указу о небрании денег за поставление, и по пункту второму – зачем брал епископ вообще взятки?
Оказалось, что Садорский снюхался с орловскими купцами-староверами, которым архиерейский крик надоел.
Уныние и печаль отразились на лице епископа, вызвал он к себе главнейших ябедников: одного Белгородской губернии, другого – Орловской.
Ябедники с ним посовещались и решили, что дело плохо, потому что противник и хитер и богат, а кроме того, можно было брать вдвое, но не нужно было вешать на стену собственноручное предписание.
Свенский монастырь, называемый также Свинским, и его окрестности
Свенский монастырь – он же Успенский, и он же Ново-печерский – подведомствен Киево- Печерской лавре.
В народе этот монастырь без всякой злобы прозвали Свинский монастырь, хотя и стоит он на реке, именуемой Свень.
Свинский монастырь славился огромными своими ярмарками, которые происходили на монастырской земле и приносили ему прибыль значительную.
Монастырь огромный, весь каменный, колокольня и собор построены по плану Растрелли в 1758 году.
Игумном этого монастыря был человек, соединяющий в себе достоинства духовные и светские. Звали его отец Палладий, волосы у него были черные, глаза лакированные, голос чистый.
И шутить он умел равно и с дворянами и с дворянками.
