— Муж этой девушки здесь? — спросил Саго, и, когда Банделе кивнул, он продолжил: — Могу спорить, что сразу же угадаю его.
— Это не сложно.
По затылку мужа пот тек ручьями. Ничто не удерживало его на месте, кроме отчаянного желания, чтобы пол под ним расступился. Движения его были скованны, дотлевавшая сигарета прилипла к пальцам.
— Сейчас он взорвется, — сказал Саго, — земля не поглотит его, поэтому он взлетит. На крыльях галстука бабочкой.
— Он уже готовит извинения. Я знаю Айо.
Стакан Фашеи стукнулся о стол, он распрямил плечи и с решимостью обреченного направился отмежевываться от жены.
Одновременно Банделе и Саго ринулись к центру холла. Саго оттолкнул Банделе:
— Тебе с ними жить. Не суйся.
Но опоздал даже Саго. Кола пришел с Эгбо в самом начале сцены. Теперь он решительно подошел к оставленной всеми девушке, и они медленно закружились в танце под балетную музыку, тихо лившуюся из динамиков. Саго взял свой стакан и с напускным отвращением сказал:
— Что ни гость, то сэр Галаад!
Это были «Популярные отрывки из знаменитых балетов», в данном случае из «Лебединого озера». В углу обливался потом покрытый позором нерешительный Фашеи. Распрямлявшаяся спина бдительного профессора придала ему решимости, и он сделал шаг вперед.
— Фаш! — Оклик остановил его. Он оглянулся и с облегчением увидел, что это был всего лишь Банделе.
— Привет. А я уже собирался уходить.
— В самом начале танцев? — И тут Банделе посетила счастливая идея. — Тебе что, надо идти запирать студентов?
— Что? Гм... я... что ты сказал?
— Брось притворяться. Все же знают, что ты работаешь сторожем в общежитии Шеху.
— Что? Гм... Откуда ты знаешь? — Мысли его заметались, как вспугнутые мыши. — Кто тебе сказал?..
— Брось, Фаш... — В это мгновение профессор мрачно поднял адаптер, не удостоив взглядом танцующих святотатцев.
Саго вновь охмелел от возбуждения. Профессор возвращался к мужчинам, честь дома была восстановлена.
— Великолепно! — Голос Саго перекрыл все голоса. — Давайте поставим джуджу или твист!
Профессор застыл с поднятой ногой, мужской угол оцепенел от негодования. Стаканы застыли в воздухе, как бывает, когда пьяный тамада падает грудью на стол. Это была тишина, следующая за предъявлением недействительного чека. Тишина импровизированной уборной, подумал Саго.
Профессор наконец пришел в движение, на лице его было такое выражение, что каждый гость спросил соседа:
— Надеюсь, он пришел не с вами?
И каждый гость вздохнул от мысли, что его сосед остается претендентом на вакантное место в том или ином комитете.
Тем не менее, судя по всему, Дж. Д. Огвазор решил не обращать внимания на неприятный инцидент. Звание профессора обязывало его к добродетелям — великодушию, например. Его лицо призывало к спокойствию и сдержанности перед лицом чудовищной провокации. Общество повиновалось, и разговор понемногу возобновился. Эгбо присоединился к Коле, стоявшему в середине комнаты, тотчас же к ним подошел Саго, но униженный муж увлек Банделе в сторону и начал выспрашивать, откуда ему все известно.
— Слухи, — стоял на своем Банделе. — Но слухи из весьма авторитетных источников.
Кончилось тем, что он пригласил Банделе на обед.
Лектор третьей степени Адеола ухитрился узнать, где во время посещения университета завтракал гвинейский президент, и теперь излагал содержание их задушевной беседы.
— Да-да. Завтракал с президентом. Отличный мужик.
Нноджекве спросил у профессора отеческого совета касательно ежегодного отпуска и затем стал восхвалять его бронзовые канделябры.
— Кенделябры? — переспросил профессор.
— Да-да, — подтвердил Нноджекве.
Боявшийся обнаружить невежество Огвазор тут же попал в расставленные сети.
— Они очень дорогие, — сказал он. — Но Керолина их так хотела.
Нноджекве перешел к соседней группе, чтобы немедленно сообщить о новейшем высказывании Огвазора.
— ...это, конечно, профессиональная тайна, — говорил доктор Лумойе, — но знаете ли вы, что одна из ваших студенток беременна? — Раздались восклицания ужаса. — Второкурсница явилась ко мне в клинику и спросила, не могу ли я ей помочь. Я ей, разумеется, объяснил, что не занимаюсь подобными делами. Я посоветовал ей подождать несколько недель и затем поехать домой и устроить все у родителей.
— Этого-то она меньше всего хотела. Большинство из них не может рассчитывать на родительское сочувствие.
— Ну, подобного сочувствия она не встретила и у меня. Я не собираюсь рисковать семью годами ради чужого удовольствия. Если бы я вкусил этого сам, я, по крайней мере, как-нибудь это бы выказал... — Светский смех поднялся над пузырьками шампанского.
Профессор Сингер вертел в руках пепельницу, и Огвазор одарил его широкой улыбкой.
— Вам она нравится?
— Милая вещица, да, конечно, довольно милая.
— Я купил их жене ко дню реждения. Шесть штук. И кенделябры тоже.
— Простите... что вы сказали?
— Бронзовые кенделябры. Полезно для дома. Что касается подарков, я человек пректичный. А Керолина так любит кенделябры.
Остаток вечера профессор Сингер бродил по дому, пытаясь увидеть на стенах бронзовые канделябры.
В доме смерти, где окаменевшие мозги служили отличным сырьем для ручек чудовищного гардероба Дехайнвы, Саго открывал одно чудо за другим, вплоть до свисавших с консолей зеленых и черных гроздей пластмассового винограда, окруженных вечнозеленой синтетической листвой.
Доктор Аджило отрицал, что водит проституток домой.
— Не дальше гаража, — поклялся он, но не имел успеха, ибо Огвазор оказался у него за спиной.
— Этот хор! Знаете ли, очень удобный предлог, пока мужья не спохватятся, что репетиция затягивается за полночь...
— Говорят, мистер Удедо не платит за электричество. Куда девает деньги?
— А с кем нынче гуляет Салуби? Уверяю вас, он испорченнейший мальчишка. Не дает студенткам прохода.
— В один прекрасный день Совет взыщет с него за меральное разложение, — изрек Огвазор.
Остроугольный человек нацелился на Банделе, но оказался рядом с Саго.
— Гони, если сможешь, — шепнул Банделе и растворился в толпе. Саго пребывал во власти вдохновения. Он был невесом, как истинный дефекант после клизмы. Его собеседник действовал на него, как касторка.
— Вы — брюква, — сказал Саго в ответ на приветствие.
— Не понял.
— Брюква. Тут не хватает брюквы. Я видел яблоки и груши. Даже синтетическую омелу. Хотя я побоялся бы на нее взглянуть, если бы под ней стояла Каролина. А вы?
— Не понял.
— Я сказал, что вы — брюква.
