– Что ты собираешься делать, когда тебя выпишут?
– Придется какое-то время побыть без дела.
– Я знаю. Жаль, что с картиной так получилось.
– Не так уж плохо. Она свою роль сыграла. Или почти сыграла.
– Обратно в Париж не поедешь?
– А ты оттуда уезжаешь?
– Думаю, недели через две.
– Сомневаюсь, что я поеду в Париж.
Она немного помолчала.
– Для меня арендовали дом в Сан-Франциско. Говорят, с видом на залив. Там наверху есть большая комната, где человек может спокойно работать. И не слышно, как шумят дети. Или почти не слышно.
Он улыбнулся.
– Похоже на подкуп, да? – спросила она и сама же ответила: – Наверно, да. – Она засмеялась, потом лицо ее сделалось серьезным. – Думал ли ты о том, куда подашься после того, как выберешься отсюда? Где будешь жить?
– Нет еще.
– Не в Сан-Франциско?
– Староват я для Сан-Франциско, – мягко сказал он. – Он, конечно, имел в виду не город, и она это понимала. – Но я наведаюсь туда.
– Я буду ждать, – сказала она. – Какое-то время, во всяком случае. – Слова эти прозвучали как недвусмысленное предупреждение, но что тут можно было поделать?
– Бери этот город штурмом, – сказал он.
– Попробую воспользоваться твоим советом. – Лицо ее стало опять серьезным. – Как жаль, что время наше, в сущности, не совпадает. Ну да все равно, когда тебе надоест скитаться по гостиницам, вспомни, что есть на свете Констанс. – Она протянула руку и погладила ему лоб. Ее прикосновение было приятным, но не возбуждало желания. Больное тело без остатка отдавалось своему недугу. Болезнь есть высшее проявление эгоизма.
– В последние дни я занималась отвратительным делом, – сказала она, отнимая руку. – Все подсчитывала, кто кого больше любит. Результат получился ошеломляющий: я люблю тебя больше, чем ты меня. Это – первый случай в моей жизни. Хотя, конечно, раз-то в жизни это должно случиться.
– Еще неизвестно… – начал было он.
– Известно, – резко перебила она. – Известно
– Я-то еще не занимался подсчетом.
– И не надо. Кстати, вспомнила: виделась я с твоей хорошенькой юной приятельницей из Канна. Нас доктор Гибсон познакомил. Мы очень подружились и несколько раз встречались в ресторане. Очень умная. И очень волевая. Завидно волевая.
– Я не настолько хорошо ее знаю, – сказал он. Удивительно, но это правда. Он действительно не знал, волевая Гейл или нет.
– Обо мне она, разумеется, все знала.
– Не от меня, – сказал он.
– Нет. Разумеется, не от тебя. – Констанс улыбнулась. – Она улетает в Лондон. Ты это знал?
– Нет. Я ее не видел.
– Бедный Джесс, – насмешливо сказала Констанс. – Все трудящиеся дамы покидают его. На будущее рекомендую тебе держаться одного какого-нибудь города и выбирать женщин праздных.
– Я не люблю праздных женщин.
– Я тоже… Да! – Она порылась в сумочке и достала листок бумаги. Он узнал почерк Гейл. – Я обещала, если увижу тебя раньше ее, передать тебе ее телефон. Она живет в Филадельфии, у отца. Ради экономии, говорит, что разорилась вчистую.
Он внял у нее листок. На нем были адрес и номер телефона. И больше ничего. Он положил бумажку на столик.
Констанс встала.
– Сиделка не велела утомлять тебя.
– Увидимся ли мы еще? – Не в Нью-Йорке, – ответила она, натягивая перчатки, – в этом городе чистых перчаток хватает только на час. – Она раздраженно смахнула сажу с тыльной стороны перчатки. – Не скажу, чтобы эта поездка в Нью-Йорк доставила мне удовольствие. Прощальный поцелуй. – Она наклонилась, поцеловала его в губы и прошептала:
– Ты ведь не умрешь, милый, а?
– Нет, – сказал он. – Не думаю.
– Я бы не вынесла твоей смерти. – Она выпрямилась и улыбнулась. – Пришлю тебе открытку с видом Золотых Ворот, – сказала она и вышла.
Вот и она ушла. Лучшая из женщин, которых он знал.
