– Сама убедишься, – сказал Кролик. – Он герой в кинокартине, которую будут показывать на фестивале.
– Не герой, – запротестовал Уэсли. – У меня там просто эпизодическая роль.
Надин пристально посмотрела на него.
– Я так и подумала, потому что уж слишком ты хорош собой, чтобы быть никем. Со мной работает одна девушка, – продолжала Надин, – моя лучшая подруга, удивительно милая, она просто с ума сходит по кино. Привести ее сегодня на ужин?
– Я пробуду в Сен-Тропезе недолго, – сказал Уэсли смущенно. Помня обещание Элис приехать на две недели в Европу, он не хотел, чтобы его соблазнила удивительно милая французская девушка.
– Она хорошо говорит по-английски.
– Видите ли, у меня сегодня свидание. – Это был пятый день его пребывания здесь, и он хотел встретить Билли в гостинице, когда тот появится.
– А как насчет завтрашнего вечера? – настаивала Надин.
– Завтра вечером я, наверное, буду в Канне. Как-нибудь в другой раз.
– А если мы приедем в Канн, – спросила Надин, – ты сможешь достать нам билеты на твою картину?
– Наверно, смогу. Кролик будет знать, где я остановился.
Черт побери, подумал Уэсли, только мне не хватает, чтобы две французские девицы висели у меня на шее, когда я налечу на этого сукина сына Дановича.
– А ты не забудешь? – спросила Надин, собираясь возвращаться в свой магазинчик.
– Не забуду, – солгал Уэсли.
Надин поцеловала Кролика, и они с Уэсли посмотрели вслед ее точеной маленькой фигурке, танцующей походкой быстро удалявшейся по набережной.
– Как она тебе? – спросил Кролик. Раньше он этот вопрос задать не решался.
– Очень хорошенькая.
– Ты считаешь, слишком легкомысленна, чтобы стать хорошей женой? – тревожно спросил Кролик.
– Она славная, – сказал Уэсли. Он не хотел брать на себя ответственность за такое серьезное дело, как женитьба Кролика. – Я ведь ее почти не знаю.
– Я тебе вот что скажу: с твоей внешностью и твоими киношными делами, да с тем, чему ты научился у отца, держу пари, ты теперь в сто раз лучше меня разбираешься в женщинах. У меня это всегда было слабым местом, и я боюсь ошибиться. – Он помолчал. – Тебе не показалось, что она с тобой вроде немного заигрывала?
– Ну что ты. Кролик, – удивился Уэсли.
– Я бы не хотел связать себя с женщиной, которая строит глазки моим друзьям.
– Зря волнуешься. Она мне и ресницей не моргнула.
– Рад слышать. Ну а как насчет тебя?
– Что насчет меня?
– Ты ведь приехал на Лазурный берег не только повидаться со старым приятелем и посмотреть какую- то там дурацкую картину…
– Ну что ты придумываешь. Я только…
– Ничего я не придумываю, – сказал Кролик. – Я просто хорошо тебя знаю. Знаю, когда ты в хорошем настроении. Знаю, когда тебя одолевает беспокойство. Сейчас ты что-то скрываешь. Я все время за тобой незаметно наблюдаю, и ты мне не нравишься, Уэсли.
– Чепуха все это, – сказал Уэсли резко. – Что ты охаешь, как старая баба.
– Одно я знаю точно: твоему отцу очень не хотелось бы, чтобы ты попал в беду, особенно из-за этого Дановича. Ты слушаешь меня, Уэсли?
– Слушаю.
– Он любил тебя и больше всего на свете хотел, чтобы у тебя в жизни все было хорошо. Того же хочу и я. У меня нет желания навещать тебя в тюрьме или в больнице или опознавать в морге.
– Не заставляй меня жалеть, что я приехал с тобой повидаться.
– Плевать мне, если ты меня вообще больше не увидишь, – сказал Кролик, – лишь бы вколотить в твою башку хоть что-то разумное. У тебя впереди прекрасная жизнь – не губи ее. Твоего отца нет в живых, ну ничего теперь не поделаешь. Уважай его память – вот все, о чем я тебя прошу.
– Мне пора возвращаться в отель, – сказал Уэсли. – Я жду звонка.
Кролик остался на корме, а Уэсли под его осуждающим взглядом сел на взятый напрокат одноцилиндровый мопед и с треском помчался в сторону отеля.
Подъехав, он увидел на стоянке «пежо» с откидывающимся верхом.
– Вас в баре ожидает какой-то джентльмен, – сказал ему портье, отдавая ключ от номера.
В пустом баре Билли в одиночестве потягивал пиво. Он сидел ссутулившись и казался маленьким и несчастным. Костюм его был помят, а спутанные ветром волосы так и остались непричесанными. После поездки в открытой машине в Париж, а затем сюда лицо его, и без того смуглое, стало еще темнее. Похож
