роста. Итальянцы окружили его.
Нед слышал их взволнованные голоса и спокойный голос автомобилиста. Он не был итальянцем, — он то и дело заглядывал в словарь.
Нед поднял голову и крикнул:
— Послушайте!
Тот обернулся, посмотрел на Неда.
— Подойдите-ка! — крикнул Нед.
Но автомобилист отвернулся и стал просматривать бумаги, отобранные итальянцами у Неда. Нед терял терпение.
— Эй, вы, послушайте!.. — Если он не знает английского, то уж по-немецки-то или по-французски наверняка говорит! Но проезжий только ещё раз молча посмотрел на Неда. Нед готов был дать голову на отсечение: автомобилист слышал и понял всё, что кричал Нед, — каждая чёрточка его лица, вплоть до глаз, прикрытых большими очками, была отчётливо видна Неду в ярком свете горящей «Моли». Но какого же тогда чорта?..
Нед потерял терпение:
— Эй, вы!.. Чорт побери, идите же сюда!
Но вместо ответа автомобилист положил в карман бумаги Неда, — Нед это отлично видел, — и что-то сказал итальянскому капралу. К Неду подошло несколько солдат. Они подняли Неда на ноги и подвели к скале. Нед прислонился к ней спиною, но итальянцы повернули его к камню лицом…
Неду показалось, что он слышит в горах звонкое эхо взрыва. Будто один за другим рвались динамитные патроны.
Нед хотел обернуться, но то же горное эхо подхватило и понесло, умножая, одинокий винтовочный выстрел…
Старший из итальянцев передёрнул затвор винтовки, загоняя в патронник новый патрон.
Человек в очках курил, прислонившись к своему автомобилю.
Старший итальянец опустился возле него на дорогу.
— Ну?
— Все сделано, как вы приказали, синьор…
Проезжий уселся в свой автомобиль.
— Извините, синьор, — робко сказал итальянец, — если меня спросят, кто приказал расстрелять немецкого лётчика… — он сделал ударение на слове «немецкого» и добавил: — Я хотел бы знать ваше имя, синьор.
— Люк Маро.
Солдат козырнул вслед отъезжающему автомобилю, и скоро свет фар исчез за поворотом.
23
Катастрофа разразилась так, как разражаются обычно все катастрофы, — неожиданно, хотя её жертвы, горняки с копей лорда Крейфильда, не раз предупреждали о её приближении. При своём последнем посещении хозяина они решительно заявили, что считают несчастье неизбежным. Но, вероятно, именно поэтому леди Маргрет столь же решительно запретила Бену тратить хотя бы фартинг на техническое улучшение шахт. Она назвала шахтёров дрянными вымогателями.
И вот теперь приходилось расхлёбывать скандал и поднятую вокруг него газетную шумиху!
Бен не мог понять, за каким чортом рабочие лезли в эти проклятые шахты, если знали, что дело так плохо? В шахте похоронено четырнадцать человек, и ещё до тридцати спасательная партия не может докопаться, а он виноват.
Если бы это могло помочь делу, Бен готов был внести что-нибудь в фонд помощи пострадавшим, который собирал профсоюз. Но как это сделать? Не может же он официально послать свой взнос, чтобы стать потом посмешищем всей прессы.
Эти мысли тоскливо текли в мозгу Бена, пока он разглядывал кружева вокруг шеи королевы Виктории на портрете, висевшем прямо против председательского места… Эта настойчивая старушка умудрилась провести восемьдесят три войны так, что на острове заметили только одну из них… А теперь каждый пустяк возбуждает необузданные страсти. Никто не щадит человеческих нервов…
Бен отвёл глаза от Виктории и кивнул головой Флемингу, закончившему чтение протокола. Бен не дал себе труда вслушаться в то, что читал секретарь, даже не слышал заключительной фразы. Привычное ухо реагировало лишь на заключительную интонацию Флеминга.
— Джентльмены… — машинально произнёс Бен.
— Господин председатель!..
Бен таким же автоматическим кивком предоставил слово португальскому послу, но тут же удивлённо вставил в глаз монокль: почему этот субъект лезет вперёд?.. Бен привык к тому, что Португалия — лишь чёрный ход в Испанию, ключи от которого всегда лежали в английском кармане. Англичане привыкли к тому, чтобы португальцы держали руки по швам — и вот, извольте! Откуда у этого господина столько развязности? Неужели Англия и там уступает свои вековые позиции немцам?
Однако лицо Бена, тем и знаменитое на все министерство, что на нём никогда ничего нельзя было прочесть, не отражало его мыслей. Он чуть-чуть приподнял бровь, и монокль упал в подставленную ладонь.
Сеньор Франсиско де Калейрес э Менезес говорил с пафосом, иногда картинно ударяя себя указательным пальцем в грудь. При этом Бен машинально делал кивок, хотя и не давал себе труда слушать португальца.
Взгляд Бена вернулся к королеве. Некоторое время они смотрели друг на друга — он и Виктория. Потом Бен оглядел лица других знаменитых британцев, украшавших стены Комнаты Послов.
Когда эту комнату отвели для заседаний комитета, Бен обиделся: тут никогда не собирали конференций первого сорта. Но потом он смирился, поняв, что роль его комитета в том и заключается, чтобы без большого шума похоронить невмешательство и превратить его в едва замаскированную помощь франкистам… И всё-таки со всем этим оказалось бог знает сколько возни! А виноваты французы — затеяли такую суету. Хотя вот этот Корбэн — вполне достойная личность.
Бен осторожно покосился на французского посла. Корректная фигура старофранцузской дипломатической школы. Никакой вертлявости. Вполне, вполне корректен. Хоть и считает себя республиканцем, но в его посольстве никогда не встретишь даже члена палаты общин. А журналистов старина Корбэн боится, как чумы…
Португалец в последний раз, с особенной силой, стукнул себя по манишке и умолк.
— Джентль… — монотонно начал было Бен, но Риббентроп заговорил, прежде чем получил слово. Дурно воспитанный тип! Такого уже не пустишь ко двору. Он способен и там вытянуть лапу и завопить: «Хайль Гитлер!» Новейший тип Джинго немецкой формации. Все в лоб, никаких церемоний.
Бен отвёл от Риббентропа глаза. Но голос германского посла был так резок, что от него не было возможности отвлечься. И, конечно, как всегда, полное отрицание очевидных фактов нарушения невмешательства, доказанных на прошлом заседании советским послом. А вот начинаются и обычные выпады Риббентропа: грубость прусского юнкера пополам с развязностью коммивояжёра.
Наверное, сейчас вылезет Гранди. Этот будет поддерживать своего немецкого коллегу. Начнёт все валить на пропаганду марксистов. Интересно: при слове «марксист» над переносицей Гранди вспухает короткая жилка.
А теперь, конечно, очередь советского посла. Сейчас он с цифрами и фактами в руках докажет, когда и сколько ящиков с немецкими ружьями выгружено в Лиссабоне или миновало португало-испанскую границу; сколько немецких аэропланов проследовало в порт Виго; сколько шведских пушек разгружено в Ла Корунье. Расскажет, сколько немецких солдат высадилось в Кадиксе и какие итальянские части прибыли в Мадрид. В этом крошечном человеке огромный запас энергии! Ну, так и есть: в глазах русского светится злой смех… Дипломатия совершенно новой школы — ничего общего ни с одним из сидящих за столом.
— Мы должны быть благодарны господину итальянскому послу за то, что он располагает столь свежей информацией с фронта, которой нет даже в газете, — слышится высокий голос русского.
— Новости есть: ваших друзей бьют! — кричит Гранди.
Русский сдержанно улыбнулся:
