— Rira bien, qui rira dernier[22], господин посол. Я повторяю: итальянский посол располагает информацией непосредственно от генерала Франко…
Риббентроп издаёт возглас:
— Р-р-р!
Это звучит, как рычание овчарки. Бен внутренне улыбается.
— Почему у итальянского посла такая точная и такая ранняя информация? — невозмутимо продолжал русский. — Да потому, что связь между итальянским правительством и испанскими мятежниками непосредственна и крепка.
— Пропаганда! — крикнул в бешенстве Риббентроп.
Бен машинально стукнул карандашом по столу.
— …Великий водораздел нашего времени, — говорит русский, — идёт по линии «война — мир».
— Пропаганда! — в этом слове у Риббентропа всегда несколько «р».
Гранди порывисто поднялся:
— Никакая пропаганда не поможет господину советскому послу и его друзьям в Испании. До полной победы генерала Франко ни один итальянский солдат не покинет Испании!
«Ага, попался! — весело подумал Бен. — Сейчас русский в него вцепится».
Действительно.
— Значит ли это, что итальянское правительство отказывается от вывода своих «волонтёров»? — с живостью спросил советский посол.
Бен вставил монокль и с интересом посмотрел на опешившего Гранди.
— Итальянское правительство не готово к ответу.
Позвольте, ведь это же сказал не Гранди, а Риббентроп. Ага, суфлёр! Да, вот теперь Гранди, как попугай, выкрикнул и сам:
— Итальянское правительство не готово к ответу! — и опустился в кресло.
Ну что же, каждый имеет право на своего Флеминга!
Однако почему до сих пор молчит его суфлёр-секретарь? Бен покосился на Флеминга. Тот сидел, откинувшись в кресле, и исподлобья смотрел на советского посла. Бену показалось, что он поймал в глазах Флеминга нечто большее, чем простой интерес, — это было сочувствие!
Бен торопливо ухватился за цепочку часов.
— Джентльмены!.. Ленч!..
В перерывах между заседаниями Бен всегда совершал прогулку от министерства к Пэл-Мэл и обратно.
Сегодня, едва войдя в столовую клуба, он сразу заметил Монти.
— Разве ты завтракаешь в это время?
— Иногда, — неопределённо пробормотал Монти. Он не хотел признаться, что его беспокоило поведение Флеминга. Разговор, происходивший при вручении Флемингу чека за рукопись, не удовлетворил Монти: у Флеминга что-то на уме! Рукопись рукописью, а может быть, следует попросту убрать его из комитета?.. Однако нужные слова не приходили на ум. Братья позавтракали почти в полном молчании.
Вместе с сигарой Бену подали телеграмму.
Сначала Монти не обратил было на это внимания, но странное выражение лица старшего брата заставило его насторожиться.
Бен вторично прочёл телеграмму от начала до конца и с полуоткрытым ртом уставился на Монти. Монти заёрзал на стуле. Он заметил на бланке слово «Мадрид», и неприятная мысль обожгла сознание: скандальное разоблачение какой-нибудь испанской махинации Монти!.. Чорт побери, не подложил ли ему свинью Нед?.. Так и есть: губы Бена, словно скованные холодом, неясно произнесли:
— Н-н-нед…
Монти взял телеграмму из пальцев Бена.
Уф, слава богу! Совсем не то… Дель Вайо сообщал о смерти Эдуарда Грили, расстрелянного франкистами.
— Нужно скорее кончать со всем этим! — прошептал Бен.
Монти понял, что мысли брата как раз противоположны его со собственным, и не на шутку испугался: таком настроении Бен и без нашептываний Флеминга может натворить глупостей. Нужно как можно скорее сообщить обо всём Маргрет и убрать Флеминга!
Когда брат ушёл, Монти вызвал по телефону Грейт-Корт.
А Бен, не подозревая, что его особа служит предметом оживлённого телефонного разговора между Лондоном и Грейт-Кортом, медленно шагал по Пэл-Мэл. Он был так расстроен, что даже забыл раскрыть зонтик. Да, он любил Неда… Бедный мальчик, бедный мальчик!.. Какая гнусность: всюду убийства, кровь, смута. Отвратительное время! В самом деле, они правы: с этим нужно кончать! Но почему Флеминг так смотрел на советского посла?.. Нужно поговорить с секретарём.
Но он так и не поговорил с Флемингом. Зато с Флемингом говорил Монтегю. Он окончательно убедился в том, что никакого толка из затеи с рукописью не выйдет. Этот энтомолог оказался хитрой бестией. Он вообразил, будто Монти действительно намерен печатать его пачкотню о бабочках, но вместе с тем наотрез отказался от какого бы то ни было сговора относительно своих советов Бену. С непроницаемой миной он заявил Монти, что председатель имеет право высказывать собственные мнения и секретарь не может за них отвечать. Даже если бы лорду-председателю вздумалось вдруг высказать сочувствие республиканцам Испании.
Монти сердито стукнул зонтиком в стекло дремавшего на углу шофёра такси.
Когда Монти, переодевшись к обеду, спустился вниз, ему доложили, что его спрашивает дама.
— Миссис Фрэнсис Флеминг, сэр.
«К чорту! — мелькнуло было в уме Монти. — А впрочем…»
— Просите в кабинет.
Несколько мгновений Монти молча разглядывал гостью. Крупная, загорелая женщина. Её нельзя было назвать красивой, её черты не отличались правильностью, но в лице было что-то такое… И глаза глядят на Монти так пристально, словно изучают его.
Монти пододвинул ей кресло, но она продолжала стоять, положив руку на край стола.
— Мистер Флеминг просил меня взять его рукопись.
— Такие дела делают мужчины.
— Мистер Флеминг болен.
— Вот что! — Чтобы дать себе время подумать, Монти отошёл к камину и, став к нему спиной, стал греть руки. — Вы имеете в виду… Труд мистера Флеминга?
— Нашу работу «Troides meridionalis».
— Вы… тоже энтомолог?
— Да.
— Вы были с ним на Новой Гвинее?
— Я там родилась.
— Вот что!
Монти, помолчав, сказал:
— Рукопись продана мне.
Миссис Флеминг положила на стол несколько банкнот.
— Вот ваш аванс.
— Рукопись куплена мною и останется у меня.
— Видите ли, мистер Грили, это единственный экземпляр нашей последней работы.
— Тем лучше для меня.
Монти достал из стола рукопись и перекинул несколько страниц с тщательно раскрашенными изображениями бабочек.
— Рукопись принадлежит мне, — повторил он и поднял глаза на женщину, но поспешно перевёл их обратно на рисунки, не выдержав её презрительного взгляда.
— Я принесла деньги и считаю…
— Деньги могут остаться у вас, так как рукопись останется у меня… Впрочем, можете передать вашему
